"расторжение нарушенного договора в российском и зарубежном праве" (карапетов а.г.) ("статут", 2007)

временной невозможности спровоцирует необоснованные отказы должников исполнять договор по причине возникновения незначительных по продолжительности препятствий и заставит кредиторов обращаться в суд с целью оспорить такой отказ. В отмеченных обстоятельствах разумнее возложить бремя возбуждения судебной процедуры на должника, для которого возникла временная невозможность.
До того как такое расторжение состоится, обязательство продолжает действовать. Если препятствие отпадает (например, государственный акт отменен или признан недействительным), кредитор не заявил о расторжении договора на основании просрочки или предвидимого нарушения и договор не расторгнут в суде по иску должника, то должник обязан осуществить исполнение, а кредитор - его принять. Правда, следует уточнить, что и после отпадения препятствий кредитор вправе заявить о расторжении договора, доказав существенность просрочки, если только он не примет осуществленное должником исполнение.
При таком подходе должник не вправе одним своим желанием положить конец договору. Для прекращения обязательства при временной невозможности должник обязан инициировать судебный процесс, на котором суд и подвергнет анализу перспективы отпадения возникших препятствий. Если очевидно, что они в ближайшее время не отпадут, то суду допустимо принять решение о расторжении. Для тех же случаев, когда есть большая вероятность реанимации в ближайшем времени возможности по исполнению договора, можно было бы подумать над введением в российское право нормы, позволяющей суду в таких случаях выносить решение о расторжении с отсрочкой на определенный срок, при котором вступление решения в силу ставилось бы под условие сохранения препятствий в указанный в решении срок. Если бы к данному моменту невозможность прекратилась, то решение в силу просто не вступало бы. Безусловно, для принятия окончательного вывода о целесообразности имплементации подобного механизма потребуется серьезный анализ, выходящий за рамки настоящего исследования, и, безусловно, при положительном решении данного вопроса без внесения дополнений в ГК и (или) процессуальное законодательство здесь не обойтись.
Следует добавить, что так как любые случаи юридической невозможности по своей природе относятся к категории временных препятствий, то обязательство не должно считаться автоматически прекратившимся в случае издания акта государственного органа. Этот вывод означает, что сфера применения ст. 417 ГК, исходя из нашего подхода к ее толкованию, в принципе отсутствует, так как вряд ли возможно представить себе множество вариантов государственных актов, которые создавали бы бесповоротную (т.е. окончательную) невозможность. А в случае временной невозможности, как мы это выше установили, правило об автоматическом прекращении обязательства должно уступить место процедуре расторжения договора.
Проиллюстрируем предлагаемый нами вариант решения вопроса временной невозможности. Представим себе, что у завода решением контролирующего органа отзывается лицензия на производство некого товара, в связи с чем он не может исполнить свой договор с заказчиком и заявляет ему о прекращении договора. Но при этом известно, что в данный момент в суде рассматривается дело об оспаривании отзыва лицензии, так что вполне вероятно, что в ближайшее время лицензия будет восстановлена и завод вновь станет способным исполнить договор. Какова судьба договора? При нашем подходе для прекращения договора должник должен инициировать судебный процесс о расторжении договора. В отсутствие специальной нормы такой иск может быть основан на ст. 451 ГК. Если должник хочет положить конец неопределенности и прекратить договор в связи с невозможностью его исполнить, то он может попытаться убедить кредитора дать согласие на расторжение договора по соглашению сторон. Но у завода должно быть право самому инициировать расторжение, так как иначе мы поставим должника в крайне сложное положение, который из-за того, что кредитор не расторгает договор, вынужден находиться в полной неопределенности неограниченное время. Ведь временное препятствие теоретически в любой момент может отпасть, и тогда должник должен быть готов исполнить свое обязательство. Данная ситуация является крайне нежелательной, в особенности в коммерческой сфере, где подобная неопределенность чревата значительными финансовыми потерями. Поэтому считаем наиболее справедливым принять вышеизложенный подход, дающий и должнику право ставить вопрос о расторжении договора (в отсутствие специальных норм - на основании ст. 451 ГК).
В то же время и кредитор в указанном примере, если уже произошла просрочка, вправе объявить об одностороннем отказе от договора на основании существенности нарушения в соответствии с п. 2 ст. 405 ГК. При этом наличие хотя бы и временной невозможности исполнения будет сильнейшим фактором, свидетельствующим об обоснованности утраты доверия к надлежащему исполнению договора заводом, а соответственно, с большой долей вероятности заказчик может быть уверен в законности осуществленного им расторжения. Сомнения у него должны возникнуть, только если препятствие очевидно краткосрочно (например, лицензия приостановлена компетентным органом на небольшой срок в качестве наказания за нарушения тех или иных публично-правовых норм) или имеются обстоятельства, которые подтверждают большую вероятность отпадения препятствия в ближайшее время (например, на момент расторжения договора уже вынесено, но не вступило в силу судебное решение о признании отзыва лицензии незаконным и заказчику было известно об этом в момент расторжения).
Здесь остается лишь уточнить, что если ни должник не обратится в суд с иском о расторжении, ни кредитор не заявит о расторжении в одностороннем порядке, обязательство сохраняет свою силу, но при этом никакие меры ответственности в отношении должника, не отвечающего за возникновение этих препятствий, на основании п. 3 ст. 401 ГК применены быть не могут. В подобной ситуации стороны выбирают выжидательную позицию, надеясь на то, что препятствие, сделавшее исполнение невозможным, отпадет. Если должник отвечает за временную невозможность, то он обязан компенсировать кредитору все возникшие убытки и иные штрафные санкции из расчета, что обязательство действует до того момента, пока договор не будет расторгнут кредитором или должником.
В любом случае необходимость имплементации такого решения вопроса о временной невозможности для нас вполне очевидна. Сейчас же в отсутствие четких норм, регулирующих данную ситуацию, предприниматели зачастую пытаются сами урегулировать данный вопрос в договоре, что в условиях низкой правовой грамотности многих участников гражданских правоотношений зачастую приводит к включению в договор крайне запутанных и несогласованных условий, последствия которых иногда непонятны самим сторонам. Так, в договоры часто включают специальные условия, касающиеся возникновения временных препятствий, согласно которым кредитор получает право на расторжение договора, если препятствие не отпадает в течение определенного срока (обычно нескольких месяцев). До истечения этого срока расторжение договора невозможно. При этом данная оговорка часто обозначается как оговорка о форс-мажорных обстоятельствах.
Приведенный нами подход к квалификации временной невозможности еще больше сужает сферу применения ст. ст. 416 и 417 ГК и исключает из-под их действия помимо случаев субъективной невозможности еще и случаи временной невозможности исполнения. Получается, что обязательство автоматически прекращается, если возникшая невозможность обладала и объективным, и окончательным характером. Иначе говоря, должны присутствовать обе характеристики одновременно. В иных случаях договор может быть прекращен лишь в порядке расторжения.
§ 6. Момент прекращения обязательств
при возникновении невозможности исполнения
Выше мы пришли к тому, что при возникновении субъективной или временной невозможности исполнения обязательство не может считаться прекратившимся автоматически, а должны применяться правила о расторжении договора. Таким образом, в тех случаях, когда инициативу в вопросе о расторжении проявляет кредитор, то обязательство прекращается в момент получения должником уведомления о расторжении. Когда же расторжения ищет должник, то обязательство прекращается в момент вступления в силу судебного решения о расторжении.
Если же взять лишь те случаи, когда невозможность носит объективный и окончательный характер и, как мы выше установили, в рамках действующего законодательства обязательство прекращается автоматически, то неминуемо возникает и другой вопрос: с какого момента обязательство прекращается? Ведь в данном случае речь идет не о расторжении договора, а об автоматическом прекращении обязательств. Из смысла ст. ст. 416 и 417 ГК можно сделать вывод о том, что обязательство прекращается с момента возникновения самой невозможности. Мы считаем такой вывод формально допустимым, но требующим определенных уточнений, так как он способен породить серьезные негативные последствия для стороны, не знавшей о возникновении невозможности исполнения. Ведь, как правило, между моментом возникновения невозможности и моментом, когда об этом узнали обе стороны, проходит определенное время, за которое контрагент вполне мог понести расходы, связанные, например, с приготовлением к исполнению или принятием исполнения.
Если российский закон считает, что обязательство прекращается сразу же в момент возникновения невозможности, то риск возникновения подобных убытков достаточно высок и компенсировать убытки понесшая их сторона не в состоянии, так как к моменту, когда эти расходы были понесены, обязательство, как выясняется впоследствии, уже прекратилось. В связи с изложенным следует дополнить ГК РФ нормой о том, что сторона, узнавшая первой о возникновении объективной и окончательной невозможности исполнения, обязана немедленно уведомить другую сторону об этих обстоятельствах. Если такое уведомление сделано не будет, то на лицо, первым узнавшее о невозможности, может быть возложена обязанность компенсировать не знавшему о прекращении обязательства контрагенту реальный ущерб, возникший из-за того, что контрагент не знал о прекращении обязательства. Иначе говоря, сторона, вовремя не сообщившая контрагенту о ставшей ей известной информации о невозможности исполнения, должна компенсировать контрагенту его расходы, понесенные им с момента возникновения невозможности и до момента, когда он реально узнал о невозможности.
Похожая норма отражена в ст. 8:108 Принципов ЕКП, в п. 3 которой указывается на обязанность должника в разумный срок довести до сведения кредитора информацию о возникших препятствиях, делающих невозможным исполнение договора, а также на право кредитора требовать взыскания убытков, вызванных неисполнением должником этой обязанности. Данная норма в целом вполне логична, но излишне упрощает ситуацию. В действительности первым узнать о наступлении невозможности иногда может и кредитор. Поэтому справедливее сформулировать подобное правило обоюдоострым образом, установив обязанность по уведомлению для любой из сторон договора, которая первая узнает о возникшей невозможности, а также вытекающую из неисполнения данной обязанности ответственность в виде возмещения реального ущерба.
В настоящих условиях, до внесения в ГК данных уточнений единственной возможностью возложить на недобросовестного контрагента, узнавшего о невозможности исполнения и сразу же не уведомившего об этом своего партнера, обязанность компенсировать подобные расходы является применение ст. 10 ГК. В подобных ситуациях в случае предъявления пострадавшей стороной иска о взыскании подобных убытков возражения недобросовестного контрагента о том, что на него закон не возлагает обязанность сообщения контрагенту данной информации, а также о том, что эти расходы истец понес уже после прекращения обязательства, могут быть судом отвергнуты со ссылкой на то, что ответчик действовал недобросовестно.
При этом в расчет следует принимать не столько точную информацию о моменте, когда сторона по договору узнала о возникшей невозможности, сколько информацию о том, когда эта сторона должна была узнать о возникшей невозможности. Это связано с тем, что точную информацию о том, когда лицо узнало о невозможности, зачастую получить просто нереально. Поэтому суд должен иметь возможность принимать во внимание в том числе и условную дату, когда сторона при обычных условиях должна была узнать о возникшей невозможности.
Нам могут возразить, что нельзя относить на сторону, не уведомившую контрагента об имеющей место невозможности исполнения, те расходы, которые контрагент понес до того, как информация о невозможности должна была быть доведена до него. Действительно, есть некоторая алогичность в предлагаемом нами решении. Ведь когда контрагент нес эти расходы, о невозможности не знала и сторона, впоследствии первой узнавшая о невозможности. Поэтому может показаться более точным разрешить взыскание только тех расходов, которые контрагент понес после того, как он должен был получить, но не получил от партнера извещение о невозможности исполнения. Но, на наш взгляд, здесь логичность должна уступить дорогу справедливости. Ведь при только что изложенном варианте расходы, понесенные неосведомленной стороной до того, как она должна была об этом узнать, лягут на ее счет. При этом у нас имеется более подходящая кандидатура, на которую можно переложить риск возникновения подобных убытков. Имеется в виду та сторона, которая допустила недобросовестность и немедленно в разумный срок не уведомила контрагента о возникшей невозможности. Поэтому справедливее именно на эту сторону возложить все расходы контрагента, понесенные с момента возникновения невозможности исполнения. Данный подход будет к тому же сильнее стимулировать стороны договора без промедлений доводить до партнера информацию о возникшей невозможности.
Для наглядности представим два разных примера. В первом примере объективная и окончательная невозможность наступила 1 марта. Должник узнал или должен был узнать об этом 10 марта и, проверив данную информацию, в разумный срок сообщил об этом кредитору телеграммой (12 марта). В такой ситуации обязательство считается прекращенным автоматически в момент возникновения невозможности (1 марта). Расходы по исполнению или принятию исполнения, понесенные сторонами, являются риском каждой из сторон и не подлежат переложению на контрагента.
Во втором примере объективная и окончательная невозможность наступила 1 марта. Должник узнал или должен был узнать об этом 10 марта, но уведомил кредитора с неразумной задержкой только 25 марта. В такой ситуации обязательство считается прекращенным автоматически в момент возникновения невозможности (1 марта). Расходы кредитора, понесенные им в период неведения о возникшей невозможности и отсутствия обязательства (с 1 марта по 25 марта), переносятся на должника, как проявившего недобросовестность. При этом он обязан компенсировать кредитору его расходы