"расторжение нарушенного договора в российском и зарубежном праве" (карапетов а.г.) ("статут", 2007)

от выполнения подобного обязательства, то иск радиостанции о принуждении к информированию суд вряд ли должен допускать, если на рынке существует выбор информагентств и при этом договор носит долгосрочный характер, и удовлетворение иска радиостанции будет принуждать информагентство к долгосрочному сотрудничеству против его воли, что неминуемо спровоцирует новые конфликты и потребует длительного неусыпного контроля со стороны судебных приставов-исполнителей.
--------------------------------
<632> Карапетов А.Г. Иск о присуждении к исполнению обязательства в натуре. М., 2003. С. 121 - 123.
Руководствуясь данными, безусловно, самыми общими замечаниями, можно было бы в целом подходить к решению вопроса о допустимости истребования "невещественных" объектов гражданских прав. Но тут же возникает вопрос. Если в целом истребование данного объекта гражданских прав теоретически возможно, означает ли это, что возможно и его истребование в порядке реституции?
И здесь следует отметить, что ГК предусматривает специальную норму в отношении данной ситуации. Согласно ст. 1106 ГК "лицо, передавшее путем уступки требования и (или) иным образом принадлежащее ему право другому лицу на основании несуществующего или недействительного обязательства, вправе требовать восстановления прежнего положения, в том числе возвращения ему документов, удостоверяющих переданное право". Эта норма в полной мере применима и к реституции по расторгнутой сделке. Как мы уже поняли, законодатель просто не обратил внимания на то, что право возврата может возникать не только из недействительной или несуществующей сделки, но и в случае расторжения договора. Поэтому данную норму ст. 1106 ГК следует толковать расширительно, распространяя ее и на случаи, когда реституция права (не только права требования по договору, но и любого иного оборотоспособного имущественного права) вытекает из факта расторжения договора.
Представим себе договор, согласно которому уступка права требования осуществляется в обмен на передачу недвижимого имущества. Цедент передал цессионарию право требования, но не получил за него от цессионария оговоренное договором имущество (например, квартиры в жилом доме). Истребовать имущество невозможно, так как оно утрачено (например, квартиры уже заселены). Для наглядности представим, что покупателем является некоммерческая организация, которая не виновата в нарушении договора, и, соответственно, взыскать с нее убытки цедент также не может. Спрашивается, как цеденту следует защищать свои права? Ответ понятен. Согласно п. 3 ст. 488 ГК, применяемой к данному договору в силу правил о смешанных договорах и подтверждающей расширительное толкование правила ст. 1106 ГК, продавец, передавший товар, но не получивший за него оплату, вправе требовать возврата неоплаченного товара. В данном случае товаром является имущественное право требования. Следовательно, цедент вправе требовать "реуступки" ему данного права требования.
Аналогичная ситуация возникает и в случае с требованием реституции исключительных прав или иных имущественных прав, перешедших к контрагенту до расторжения. Поэтому следует признать, что истребование в порядке реституции подобных объектов гражданских прав возможно. При этом среди всех ограничений иска о присуждении к исполнению договорного обязательства в натуре здесь применяется только то, согласно которому кредитор не вправе требовать исполнения обязательства в натуре, если должник легко заменим и при этом исполнение обязательства крайне затруднительно. Все остальные ограничения, как уже отмечалось, применимы только к договорным обязательствам и ограничивать право реституария на принудительную реституцию не могут.
Небезынтересно отметить, что в одном из недавних Постановлений Президиума ВАС РФ (Постановление от 6 февраля 2007 г. N 12295/06) рассматривался случай, когда в результате нарушения договора уступки права требования был заявлен иск о расторжении договора и признании "предполагаемого к уступке права требования неперешедшим". Президиум ВАС РФ признал договор расторгнутым в связи с существенным нарушением, но применительно к требованию о признании права требования неперешедшим он уклонился от однозначного выражения позиции и вернул по этому вопросу дело на новое рассмотрение, указав, что судам следует "дать оценку этим требованиям с учетом последствий признания расторгнутым договора цессии". Сомнения суда понятны, так как сложившейся научной доктрины применительно к реституции по расторгнутой сделке в России пока нет и тем более нет устоявшихся позиций в отношении возможности и порядка реституции прав требования.
На наш взгляд, с формальной точки зрения истец в данном деле несколько неправильно сформулировал свои исковые требования. Вместо того чтобы требовать обратного перевода на себя перешедших цессионарию прав требования в рамках предоставленного законодателем в ст. 1106 ГК общего механизма восстановления прежнего положения, он потребовал признания требований неперешедшими. Но, как мы помним, расторжение договора не равнозначно недействительности в том смысле, что нарушенный договор прекращается на будущее, и то, что имело место до расторжения, автоматически не отменяется. Соответственно, сам факт перехода цессионарию прав требования нельзя игнорировать. Следовательно, цедент должен требовать возврата прав требования. Тем не менее данная неточность в формулировке ни в коем случае не может стать фатальной для иска. Суть требования цедента вполне очевидна. Поэтому суд должен был вынести решение о признании прав требования неперешедшими (а точнее, возвращенными) цеденту.
Если же эти права были уже переуступлены, как это имеет место в приведенном деле, то никаких оснований для привлечения конечных приобретателей и истребования у них купленных ими прав нет. Ведь цессионарий, уступивший право требования до расторжения договора судом и вынесения решения об их возврате, был правомочен на уступку. И последовавшее расторжение договора никак не отменяет этот факт. Соответственно, конечный покупатель этих прав полностью правомочен их удержать. Поэтому если выясняется, что права требования были перепроданы, то реституция в натуре должна считаться невозможной. Вместо этого цеденту должна полагаться денежная компенсация этого права требования (ст. 1105 ГК) с зачетом возможного встречного требования о возврате части уплаченной цессионарием за это право требования цены (если, конечно, какая-то часть цены уже была уплачена).
Аналогичный подход может применяться и к случаям реституции иных имущественных прав.
Безусловно, более детальное рассмотрение сущностных и процедурных вопросов реализации права на истребование, в том числе и в порядке реституции, "невещественных" объектов гражданских прав невозможно в рамках настоящей работы и заслуживает отдельного разговора.
§ 8. Невозможность реституции и ее последствия
В правилах о неосновательном обогащении (ст. 1105 ГК) указывается на то, что если неосновательно полученное или сбереженное имущество возвращено в натуре быть не может (по причине отсутствия соответствующего имущества или природы самого исполнения), то подлежит уплате соответствующая денежная стоимость (денежный эквивалент). Применение данного правила к реституции по расторгнутой сделке приводит нас к выводу, что требовать возмещения денежной стоимости в случае невозможности возврата может любая сторона договора: как кредитор, пострадавший от нарушения, так и должник, виновный в нем. Например, продавец отгрузил товар, который оказался некачественным или подрядчик передал заказчику результат работы с существенными дефектами, которые привели к тому, что покупатель (заказчик) отказался от товара (результата работ) и расторг договор. Кредитор, расторгнувший договор, обязан вернуть должнику полученное от него дефектное исполнение в порядке, предусмотренном ГК в отношении возврата неосновательного обогащения. Если же он вернуть полученное не может, то обязан возместить должнику денежный эквивалент. К такому выводу мы приходим при буквальном переложении норм о неосновательном обогащении к реституции по расторгнутым сделкам. Но данный подход не учитывает того, что в ряде случаев возложение на кредитора обязанности компенсировать должнику денежную стоимость неразумно.
Во-первых, возникновение обязательства по уплате денежного эквивалента противоречит логике и здравому смыслу, если исполнение не может быть возвращено в натуре в силу его природы (например, услуги, использование вещи) и кредитор докажет, что полученное от должника исполнение не имело для него никакой имущественной ценности или эта ценность оказалась значительно ниже "номинальной" в связи с допущенным должником нарушением. Так, например, немного переиначим уже приводившийся нами однажды пример с договором на риелторские услуги. Представим себе, что риелторская компания обязалась по договору оценить объект недвижимости клиента и затем реализовать его. Компания осуществила комплекс действий, связанных с оценкой объекта, но впоследствии не предприняла предусмотренных договором действий по поиску покупателей на данную недвижимость, что подтолкнуло клиента к расторжению договора. В данном случае клиент получил от компании определенное исполнение - услуги по оценке его имущества, что было оформлено соответствующим актом, на основании чего компания, смирившаяся с расторжением договора на будущее, вернула клиенту предоплату за услуги по реализации объекта недвижимости, но удержала сумму, причитающуюся ей за уже осуществленные услуги по оценке. Законно ли поведение риелтора? Как мы уже поняли из предыдущего раздела, и да и нет. Да - в том случае, если клиент не сможет доказать отсутствие какой-либо ценности в полученном исполнении. Нет - если клиент обоснует, что услуги по оценке в отрыве от услуг по продаже не имеют для него никакой экономической ценности и нарушение риелтором одной части своих обязательств составляет существенное нарушение применительно ко всему договору в целом. А теперь немного изменим ситуацию. Представим себе, что клиент должен был оплатить услуги риелтора постфактум. В этой ситуации риелтору, дабы получить справедливое вознаграждение за оказанные услуги по оценке, придется предъявлять к клиенту иск о возврате неосновательного обогащения на том основании, что в результате расторжения клиентом договора и отпадения его обязанности по оплате клиент оказался неосновательно обогатившимся в части полученных им услуг по оценке недвижимости. Такой иск в целом вполне допустим, так как неосновательно обогатиться в результате расторжения может не только должник, но и кредитор. Но разумно ли удовлетворять такой иск, если клиент докажет, что полученное от риелтора исполнение не имеет никакой имущественной ценности в отрыве от всего договора в целом. Безусловно, нет. Возвращать нужно не неосновательно полученное, а то, что составляет неосновательное обогащение. Если исполнение не привело к получению кредитором какой-либо имущественной ценности, то нет и обогащения. Соответственно, и нечего возвращать. Например, клиент может доказать, что в результате бездействия риелтора его здание долгое время оставалось непроданным, а за прошедшее время цены на недвижимость существенно изменились, что обесценило сами оказанные услуги. По этой же причине в случае, если окажется, что осуществленное должником исполнение имело для кредитора определенную ценность, но эта ценность была ниже той, на которую он был вправе рассчитывать при заключении договора, то денежному возмещению подлежит соразмерная часть полученного исполнения, которая, собственно, и составляет обогащение кредитора.
Но может показаться, что сказанное затрагивает и интересы кредитора. Применение правил о неосновательном обогащении к реституции по расторгнутой сделке приводит к тому, что аналогичная вышеописанной ситуация может произойти и с кредитором, требующим возвращения предоставленного до расторжения. Должник, чье нарушение договора вызвало расторжение, может доказать, что то, сколько стоило исполнение, осуществленное кредитором до расторжения им договора, превышает ту выгоду, которую должник реально извлек из полученного исполнения. Иначе говоря, должник может попытаться доказать, что предоставленное кредитором до расторжения исполнение в связи с прекращением договора самостоятельной ценности не имеет или его ценность значительно снижается, что исключает полностью или частично квалификацию получения данного исполнения в качестве неосновательного обогащения. Формально-юридически такой сценарий вполне возможен. И связано это с тем, что отечественный законодатель, к сожалению, просто "не заметил" случаев реституции по расторгнутым сделкам и, соответственно, не предусмотрел каких-либо специальных норм на этот счет, что вынудило судебную практику "кивнуть" в сторону правового регулирования неосновательного обогащения, так как других норм, могущих урегулировать целый комплекс правоотношений, возникающих при реституции по расторгнутым сделкам, просто нет. Но смеем предположить, что в данном случае применительно к реституции по расторгнутой сделке мы должны исключить возможность подобного отказа выплачивать денежный эквивалент для нарушившего договор должника. Должник должен вернуть кредитору денежный эквивалент в случае невозможности возврата полученного в натуре, независимо от того, представляет ли полученная от кредитора часть исполнения для него самостоятельный интерес в отрыве от всего договора в целом. Поясним такой вывод.
При применении классической конструкции возврата неосновательного обогащения закон исходит из отсутствия "виноватого". Лицо, неосновательно обогатившееся, становится "плохим", только если продолжает удерживать полученное, несмотря на требование вернуть его. В случае же с расторжением договора по причине, за которую отвечает одна из сторон, уже изначально есть лицо, на которое можно в любом случае возложить те или иные неблагоприятные последствия, - нарушитель договора.
Поэтому п. 1 ст. 1105 ГК, который требует возмещения денежной стоимости неосновательного обогащения, должен применяться к случаям, когда требование предъявляется к пострадавшему кредитору или к нарушившему договор должнику, по-разному. Там, где такое требование предъявляется к кредитору, он, как это было выше описано, вправе отказаться уплачивать денежный эквивалент полностью или в части, если докажет, что полученное исполнение не представляло для него никакой имущественной ценности или эта ценность была ниже той, на которую он был вправе рассчитывать при заключении договора. Если же такое требование предъявляется к должнику, нарушившему договор, то должник обязан компенсировать кредитору "номинальный" эквивалент полученного исполнения. То есть в таком случае в расчет должна браться не выгода, объективно извлеченная должником из полученного от кредитора исполнения, а то, сколько это исполнение стоило для кредитора по договору.
Таким образом, вышеописанное уточнение в отношении порядка применения правила п. 1 ст. 1105 ГК (о предоставлении