"расторжение нарушенного договора в российском и зарубежном праве" (карапетов а.г.) ("статут", 2007)

уважительную причину не исполнять договор, но никак не должен позволять ему зарабатывать на сложившейся ситуации.
Если далее углубиться в эту тему, то может возникнуть вопрос: а не приводит ли взыскание доходов должника к неосновательному обогащению кредитора? Ведь если эта мера не носит компенсационного характера, то значит, полученное кредитором возмещение неосновательно обогатит его. Не получается ли, что, стремясь исключить неосновательное обогащение одного, мы создаем неосновательное обогащение другого? Приходится ответить на данный вопрос утвердительно. Закон вынужден сознательно идти на данный компромисс с формальной логикой, так как иного пути просто нет. Как по-другому справедливо распорядиться извлеченными должником из нарушения договора доходами, чтобы, с одной стороны, не создавать для должников стимулов к нарушению договоров в дальнейшем и исключить их неосновательное обогащение за счет ущемления законных интересов кредитора, а с другой стороны, избежать неосновательного обогащения у самого кредитора? Не взыскивать же, в самом деле, этот злополучный доход в пользу государства или благотворительных фондов по принципу "ни вашим, ни нашим"? Поэтому следует считать, что кредитор, пострадавший от нарушения, является все же более подходящей кандидатурой для получения этих доходов.
Соответственно, наиболее разумным представляется признание за данным средством защиты реституционной природы и распространение на него правил о возврате неосновательного обогащения. Тогда упоминание в п. 2 ст. 15 ГК полученных должником от нарушения прав кредитора доходов следует признать юридико-техническим приемом, который не возводит сами эти доходы в ранг убытков, но при этом устанавливает зачетное соотношение упущенной выгоды кредитора с подобными реституционными требованиями. В современной литературе можно встретить подобную точку зрения. Так, О.В. Савенкова справедливо признает, что подобные требования убытками в прямом смысле слова не являются, но тем не менее, судя по контексту и названию ее статьи, все же рассматривает эти доходы в качестве меры ответственности, указывая на то, что данная мера в большей степени носит репрессивный характер <636>. С последним выводом автора мы согласиться не можем, так как отнесение этого способа защиты к категории убытков или выделение его в качестве особой формы ответственности, как предлагает К.В. Нам <637>, приведет со всей неизбежностью к нежелательному, по нашему мнению, применению правил об условиях и основаниях привлечения к ответственности.
--------------------------------
<636> Савенкова О.В. Реституционные убытки в современном гражданском праве // Актуальные проблемы гражданского права. Вып. 8. М., 2004. С. 25 - 26.
<637> Нам К.В. Основные направления развития института договорной ответственности в российском гражданском праве: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 1998.
Таким образом, в отношении права на взыскание доходов, извлеченных должником из нарушения договора, мы применяем общее правило о том, что лицо, без законных оснований извлекшее экономическую выгоду, обязано передать полученную выгоду (неосновательное обогащение) тому лицу, за счет которого эта выгода извлекалась, на основании правил о возврате неосновательного обогащения. Но данное правило не может быть выведено исключительно из п. 1 ст. 1107 или п. 2 ст. 15 ГК, так как обе нормы не выявляют всю картину, выхватывая лишь ее фрагменты.
Норма п. 1 ст. 1107 ГК устанавливает обязанность осуществить реституцию незаконно полученных доходов только от неосновательного использования полученного или сбереженного имущества, в то время как нарушение договора и извлечение из него доходов может быть никак не сопряжено с получением от кредитора или сбережением имущества. Например, фирма, получившая доступ к коммерческой тайне контрагента в процессе заключения и исполнения договора, но в нарушение прямого договорного запрета передавшая полученную информацию третьему лицу за определенное вознаграждение, очевидным образом нарушает договор, но это нарушение никак не связано с получением и удержанием имущества кредитора, а равно со сбережением какого-либо имущества. Поэтому уплата кредитору незаконно полученных должником в результате нарушения доходов вытекает не столько из нормы п. 1 ст. 1107 ГК, сколько из самой генеральной формулы неосновательного обогащения (п. 1 ст. 1102 ГК), которая гласит, что должно быть передано любое неосновательно полученное или сбереженное имущество. Незаконно, а значит, и неосновательно полученные должником в связи с нарушением договора доходы сами по себе подпадают под определение неосновательно сбереженного имущества, а поэтому должны рассматриваться не как возмещение, придаточное к основной реституции полученного имущества, как это может показаться из анализа п. 1 ст. 1107 ГК, а как предмет вполне самостоятельного кондикционного требования.
Норма же п. 2 ст. 15 ГК в нашей интерпретации решает лишь утилитарную задачу защиты интересов должника. С первого взгляда на данную норму может показаться, что она предоставляет дополнительную защиту кредитору, давая ему некие дополнительные права. Но в действительности, если считать, что право на взыскание доходов, извлеченных в связи с нарушением, вытекает из общей клаузулы неосновательного обогащения, картина выглядит несколько иначе. Получается, что включение в п. 2 ст. 15 ГК правила о том, что пострадавшее лицо вправе требовать возмещения упущенной выгоды в сумме не меньшей, чем извлеченные нарушителем права доходы, направлено в действительности на установление, как на это справедливо указывала О.В. Савенкова <638>, зачетного характера соотношения упущенной выгоды и данных доходов, т.е. предотвращает излишнее обогащение уже самого кредитора. Если бы не было этой нормы п. 2 ст. 15 ГК, то кредитор был бы вправе требовать как реституции полученных должником незаконных доходов и помимо этого еще и своей упущенной выгоды, что явным образом противоречило бы логике. Право может принять в основу расчета этих мер лишь одну из двух взаимоисключающих предпосылок. Взыскание классической упущенной выгоды основано на предположении о том, сколько бы получил кредитор, если бы договор исполнялся надлежащим образом. Взыскание же доходов должника основывается на реальном факте неисполнения договора. Взыскание обеих санкций независимо друг от друга приведет к двойной компенсации. Например, покупатель не получил товар и, соответственно, не смог его перепродать по выросшей цене, что привело к возникновению некой упущенной выгоды. Продавец же в нарушение договора продал товар другому лицу, так как посчитал для себя более выгодным его продажу по выросшей цене, чем передачу его по цене, согласованной с покупателем. Очевидно, что покупатель не может требовать одновременно и свою упущенную выгоду в виде наценки, которую он намеревался получить при перепродаже товара по выросшей цене, и незаконный доход продавца от продажи данного товара третьим лицам по более высокой цене. Иначе может произойти очевидная двойная компенсация одного и того же интереса. Исполнение могло произойти или не произойти, но одновременно оба факта иметь место не могут. Поэтому закон должен каким-то образом решить вопрос о соотношении реституционного требования о взыскании незаконных доходов нарушителя и компенсационного требования о возмещении упущенной выгоды. Именно эту функцию и выполняет норма п. 2 ст. 15 ГК, которая при соответствующем прочтении выводит правило о зачетном характере соотношения этих двух мер защиты. Если кредитор одновременно требует и своей упущенной выгоды, и реституции незаконных доходов должника, то он может рассчитывать на взыскание упущенной выгоды только в сумме, превышающей размер реституционного требования.
--------------------------------
<638> Савенкова О.В. Реституционные убытки в современном гражданском праве // Актуальные проблемы гражданского права. Вып. 8. М., 2004. С. 45.
Итак, как мы установили, в случае если речь идет об обязательстве нарушителя договора перечислить пострадавшей стороне те доходы, которые должник извлек в связи с использованием неосновательно полученного имущества, параллельно у нарушителя существует еще и обязательство уплатить пострадавшей стороне и все те доходы, которые должник в целом извлек в связи с нарушением договора. Подобные доходы от нарушения договора являются сами по себе неосновательным обогащением, так как они извлечены в результате противоправных действий за счет пострадавшего от этих действий другого лица и, соответственно, подпадают под определение неосновательного обогащения, данное в ст. 1102 ГК. Следовательно, если у нарушителя договора возникает обязательство осуществить реституцию, то помимо самой реституции полученного он также должен возвратить пострадавшей стороне два вида доходов. С одной стороны, нарушитель договора обязан вернуть все доходы, извлеченные в результате неосновательного использования подлежащего реституции имущества. С другой стороны, нарушитель обязан вернуть кредитору и те доходы, которые он извлек из самого факта нарушения договора. Эти два вида кондикционных требований следует различать. Если кондикция незаконных доходов от использования полученного имущества возможна только в отношении тех доходов, которые извлечены после того, как нарушителю стала известна необоснованность удержания полученного от контрагента имущества, то реституция доходов, извлеченных должником из самого факта нарушения договора, касается всех доходов, извлеченных как после, так и до расторжения договора.
Например, если фирма по договору мены получает от завода некое оборудование, но в ответ не передает обусловленную договором партию материалов, решив продать ее по более высокой цене третьему лицу, то в принципе на стороне фирмы-нарушителя возможны два вида незаконных доходов. Во-первых, она могла использовать полученное оборудование в своем производстве, извлекая тем самым из полученного исполнения некую имущественную пользу. Извлечение такой пользы становится необоснованным, как только фирма узнает о том, что полученное оборудование должно быть возвращено как неосновательное обогащение, и обязательство по реституции имущества окажется просроченным (по истечении семидневного срока после получения от завода уведомления о расторжении договора с требованием вернуть оборудование). Доходы, извлеченные из оборудования до этого момента, остаются у фирмы и возврату не подлежат. Реализация права пострадавшего от нарушения кредитора на возмещение ему подобных доходов основывается на п. 1 ст. 1107 ГК и представляет собой кондикцию второго порядка. Нарушитель договора возмещает пострадавшей стороне неосновательное обогащение, полученное им от использования подлежащего возврату неосновательного обогащения (т.е. оборудования). Во-вторых, нарушитель мог извлечь имущественную выгоду и из самого факта нарушения договора. Например, фирма могла продать причитающуюся заводу партию материалов третьему лицу по более высокой цене. Образовавшаяся разница возникает не в связи с использованием полученного от завода оборудования, а в связи с фактом нарушения договора. Поэтому данная имущественная выгода должна быть передана пострадавшему от нарушения заводу как неосновательное обогащение первого порядка. При этом не имеет значения, когда фирма продала партию материалов и извлекла незаконную выгоду от нарушения - до расторжения или после. Взыскание данного вида доходов основывается не на норме п. 1 ст. 1107 ГК, а на генеральной клаузуле неосновательного обогащения (ст. 1102 ГК), и соответственно, специальное указание п. 1 ст. 1107 ГК о том, что подлежат возмещению только те доходы, которые извлечены после того, как обогатившаяся сторона узнала или должна была узнать о неосновательности своего обогащения, здесь применяться не должно.
В тех случаях, когда речь идет о взыскании неосновательных доходов с кредитора, пострадавшего от нарушения, то допустимо говорить только о возмещении доходов в порядке п. 1 ст. 1107 ГК. Кредитор узнает о неосновательности дальнейшего извлечения доходов из полученного от должника исполнения только в момент, когда он пропускает срок на осуществление реституции. До этого момента кредитор удерживает полученное от должника исполнение вполне законно и основательно.
В-третьих, сравнение генеральной клаузулы неосновательного обогащения (ст. 1102 ГК), а также норм п. 2 ст. 15 и п. 1 ст. 1107 ГК выявляет еще одну проблему. Норма п. 2 ст. 15 ГК говорит только о действительно извлеченных нарушителем доходах, в то время как п. 1 ст. 1107 ГК включает сюда и те доходы, которые лицо не извлекло, но должно было извлечь. Соответственно, когда речь идет о взыскании с нарушителя договора доходов, извлеченных из самого факта нарушения, кредитор вправе включать в расчет лишь фактически полученные должником доходы. Этот вывод подтверждается и тем, что согласно общему правилу о возврате неосновательного обогащения (п. 1 ст. 1102 ГК), которое, как мы выше установили, в действительности стоит за нормой п. 2 ст. 15 ГК, возврату подлежит также только фактически полученное обогащение. Если же речь идет о взыскании с нарушителя договора или с пострадавшего от нарушения кредитора доходов, извлеченных из незаконного удержания и использования подлежащего возврату имущества, то в расчет позволительно включать и те доходы, которые лицо, обязанное вернуть полученное имущество, фактически не извлекло, но должно было извлечь.
В-четвертых, возникшие с какого момента доходы подлежат взысканию? Норма п. 1 ст. 1107 ГК говорит о том, что подлежат возврату те доходы, которые выручены с момента, когда лицо узнало или должно было узнать о неосновательности своего обогащения. При сохранении обоюдоострой модели данного правила следует прийти к выводу о том, что реститутор, независимо от того, является ли он нарушителем договора или пострадавшим от нарушения кредитором, узнает о неосновательности удержания полученного имущества в момент, когда он теряет юридическое основание для удержания этого имущества. А юридическое основание для удержания имущества теряется в момент, когда реститутор не исполнил реституционное обязательство в срок, определяемый с учетом всех вышеописанных особенностей применения ст. 314 ГК. Такое толкование момента, в который реститутор узнает о неосновательности своего обогащения, крайне полезно, в чем мы неоднократно убедимся ниже.
В-пятых, вышеуказанный вывод о моменте, когда реститутор должен считаться узнавшим о неосновательности своего обогащения, позволяет решить один крайне важный вопрос. Выше мы пришли к заключению о полезности обоюдоострой конструкции реституции доходов, которые реститутор извлек или должен был извлечь из использования подлежащего возврату имущества, при расторжении договора. Такая конструкция вытекает из п. 1 ст. 1107 ГК, давая право на взыскание этих доходов как должнику, нарушившему договор, так и кредитору, пострадавшему от нарушения. Но справедливо ли давать должнику право на взыскание