"расторжение нарушенного договора в российском и зарубежном праве" (карапетов а.г.) ("статут", 2007)

Также мыслимо и применение зеркального принципа: если по договору товар доставлялся силами одной стороны, то его реституция осуществляется силами другой стороны, и наоборот.
7. При двусторонней реституции имеются встречные исполнения, к которым применяется ст. 328 ГК в той части, которая дает право реститутору отказаться от реституции, если станет очевидным, что бывший контрагент реституцию в свою очередь не произведет (предвидимое неисполнение). Отсюда же должно вытекать и право любой из сторон при двусторонней реституции приостановить свое исполнение до тех пор, пока она не получит встречную реституцию, что по сути означает требование одновременности реституции. Применительно к реституции при расторжении нарушенного договора, как мы покажем ниже, одновременность должна быть замещена правилом, согласно которому риск первого шага должен нести нарушитель договора.
8. Стороны вправе подписать соглашение, в котором они предусмотрят обеспечение исполнения реституционного обязательства неустойкой (ст. 330 ГК), залогом (ст. 334 ГК), поручительством (ст. 361 ГК) или банковской гарантией (ст. 368 ГК). Институт задатка вряд ли может быть востребован в реституционных отношениях, так как он, как то прямо сказано в ст. 380 ГК, направлен на подтверждение факта заключения договора и по своей природе может быть применим исключительно в договорных отношениях.
9. Из всех вопросов применения к реституции норм ГК об обязательствах наиболее остро стоит вопрос о возможности цессии реституционного требования. На наш взгляд, следует признать возможность применения института цессии к реституционным обязательствам, так как не существует реальных практических причин для отказа в такой возможности. В российской судебной практике можно встретить дела, в которых ВАС РФ признавал возможность уступки реституционных требований, вытекающих из недействительности сделок <593>, хотя до сих пор данный вопрос носит дискуссионный характер. На наш взгляд, вывод о возможности уступки реституционных требований, вытекающих из факта расторжения договора, абсолютно бесспорен. Если реституция порождает гражданско-правовое обязательство, то почему нельзя уступить право требования по нему третьему лицу? Правда, здесь возникает масса сложностей практического характера, связанных с применением в отечественной судебной практике ряда общих условий, делающих невозможной уступку прав требования. Согласно судебной практике нескольких последних лет уступить право требования можно только тогда, когда оно возникло до момента уступки, не обусловлено встречным предоставлением и носит бесспорный характер <594>. В то же время эти ограничения допустимости цессии зачастую подвергаются в литературе критике и вполне вероятно могут быть отменены или скорректированы в случае издания ВАС РФ обзора судебной практики по вопросам цессии, который на момент написания настоящей работы находится в стадии обсуждения. В силу нерешенности данных вопросов общего характера, затрагивающих ограничения цессии в целом, и отвлеченности их от темы настоящего исследования позволим себе не углубляться в более частные вопросы уступки реституционного требования, оставляя за собой право вернуться к этим вопросам в дальнейшем, когда судебная практика в отношении цессии окончательно стабилизируется. Это отнюдь не означает, что вопрос о цессии реституционных требований не имеет своих специфических проблем. Но все они носят по большей части производный характер и могут быть успешно решены, только когда возникнет консенсус в отношении общих вопросов цессии в российском праве. В условиях, когда судебная практика в отношении цессии за последние годы описывала фантастические виражи и до сих пор не устоялась, осуществлять детальный анализ вопросов цессии реституционных требований было бы крайне затруднительно. Не решив общих вопросов цессии, изучение которых в условиях назревающих очередных изменений судебной практики явно выведет нас далеко за рамки темы исследования, подступаться к вопросу об особенностях цессии реституционного права требования некорректно.
--------------------------------
<593> Постановление Президиума ВАС РФ от 8 февраля 2000 г. N 1066/99.
<594> Постановление Президиума ВАС РФ от 30 декабря 2003 г. N 9037/03.
10. Перевод реституционного долга возможен с согласия реституария (ст. 391 ГК).
11. Если объектом, подлежащим возврату, является индивидуально-определенная вещь, то ее реституция становится невозможной, если вещь уже передана третьему лицу (ст. 398 ГК). В этом случае возникает обязанность возместить денежный эквивалент.
12. Реституционное обязательство прекращается предоставлением согласованного сторонами отступного (ст. 409 ГК), новацией (ст. 414 ГК), прощением долга (ст. 415 ГК), невозможностью исполнения (ст. 416 ГК).
13. Реституционное обязательство может быть также прекращено зачетом встречного однородного требования (ст. 410 ГК). Например, если были оказаны некачественные услуги и заказчик потребовал возврата предоплаты, то может быть осуществлен зачет данного требования о возврате предоплаты и встречного требования исполнителя о возмещении денежного эквивалента извлеченной заказчиком выгоды из полученного исполнения. Если оба подлежащих зачету требования носят денежный характер, определены в размере, носят встречный характер, а также удовлетворяют иным условиям, предъявляемым к зачету законом и судебной практикой, то их зачет возможен путем одностороннего заявления любой из сторон. Этот зачет может также иметь и судебный характер и основываться на ст. 170 АПК РФ, если стороны предъявили встречные исковые требования однородного характера.
Как мы видим, большинство норм об обязательствах в полной мере применимы к реституционному требованию за рядом исключений, требующих некоторой модификации общих правил с целью их подстройки под специфику реституционных отношений. Эти исключения в идеале должны быть отражены в специальных нормах о реституционном обязательстве. При этом масса случаев, когда общие нормы об обязательствах оказываются напрямую неприменимыми к реституционным требованиям, не является критической настолько, чтобы квалификация реституционных отношений как обязательственных по своей правовой природе теряла свой смысл. Поэтому с практической точки зрения разумнее признать, что реституция является особой разновидностью гражданско-правового обязательства, обладающей, как и некоторые другие виды обязательств, определенной спецификой.
Нам могут возразить, указав на бессмысленность анализа реституционной обязанности как гражданско-правового обязательства в силу того, что чаще всего вопрос о реституции определяется в суде. Но такой подход абсолютно неправилен. То, что зачастую право требования реституции реализуется в суде в виде иска, не означает, что реституционные отношения могут развиваться только в рамках судебного процесса. В нормальных деловых отношениях, которые, собственно, и должны быть урегулированы гражданским правом, сторона, узнавшая о расторжении договора, не должна удерживать полученное от контрагента, если для этого нет законных оснований. Условно говоря, "степень обязательности" реституционной обязанности ничуть не меньше, чем у обычного договорного обязательства. Лицо, не осуществляющее реституцию, так же нарушает обязательство, как и лицо, не исполняющее договор. С тем же успехом можно было бы вообще убрать из ГК все нормы об исполнении обязательств, сославшись на то, что все равно кредитор пойдет в суд. Задача законодателя в том и состоит, чтобы минимизировать случаи судебного разрешения споров. В этой связи выработка четких правил и процедур в отношении последствий расторжения договора и порядка реституции в частности как раз и будет способствовать уменьшению количества судебных споров о принудительной реституции и увеличению доли цивилизованных расторжений в деловых отношениях.
§ 4. Взыскание убытков за добровольное неисполнение
реституционного обязательства
Раз обязанность осуществить реституцию носит обязательственный характер, следовательно, за неисполнение такого обязательства могут быть взысканы убытки в виде реального ущерба или упущенной выгоды (ст. ст. 15, 393 ГК) <595>. Согласно прямому указанию ст. 393 ГК убытки подлежат возмещению не только за нарушение договорного обязательства, но и за нарушение других видов обязательств. Например, если после расторжения договора мены одна из сторон незаконно уклоняется от реституции и не возвращает полученный товар, это может привести к тому, что пострадавшая сторона (реституарий) не сможет его выгодно перепродать, что, в свою очередь, приведет к возникновению у этой стороны упущенной выгоды. Данная упущенная выгода не является убытками от нарушения договора, а выступает в качестве убытков от нарушения внедоговорного обязательства по реституции.
--------------------------------
<595> К такому же выводу приходит, в частности, и голландское право (см.: The Principles of European Contract Law and Dutch Law. A Commentary. Ed. by: D. Busch, E.H. Hondius, H.J. van Kooten, H.N. Schelhaas, W.M. Schrama. The Hague, 2002. P. 393).
Вопрос о том, возникшие с какого момента убытки подлежат взысканию, не столь прост. Его решение напрямую зависит от решения вопроса о моменте, когда реституционное обязательство считается нарушенным. Выше мы подробно анализировали данный вопрос и пришли к выводу о том, что просрочка в возврате денег должна считаться возникшей на третий или шестой операционный день после расторжения договора и предъявления требования о возврате денег. Соответственно, все возникшие с этого момента убытки подлежат взысканию, так как уклонение от возврата полученных денежных средств не может быть оправдано.
К определению момента просрочки неденежного обязательства в полной мере применимо правило, заложенное в ст. 314 ГК. Если лицо, обязанное осуществить реституцию вещей, имело данное имущество в натуре, но, зная о факте расторжения, уклонялось от его возврата в течение разумного срока, а затем в течение семи дней после предъявления реституарием дополнительного требования о возврате имущества, то налицо нарушение реституционного обязательства, а соответственно, и право требовать компенсации убытков, возникших с момента наступления срока для возврата согласно ст. 314 ГК.
Если же предметом реституции являются переданные по договору вещи и при этом впоследствии выяснится, что возврат их в натуре невозможен и, соответственно, должна произойти трансформация в требование уплаты денежного эквивалента, то взыскиваются только убытки, возникшие после подписания сторонами соглашения о порядке и размере реституции денежного эквивалента либо после вынесения судом решения о его уплате. После подписания соглашения или вступления в силу решения суда лицо, обязанное осуществить реституцию, точно знает, что ему делать. Те же убытки, которые возникли до момента, когда подписано соглашение сторон или вступило в силу решение о реституции и суд определил точную форму и размер реституции, не подлежат взысканию. Если реституция в натуре невозможна не по вине реститутора, то несправедливо взыскивать с него убытки, возникшие в период до вынесения судебного решения или подписания соглашения, так как он не мог точно знать, какой размер денежного эквивалента он должен предоставить. Поэтому данное требование о реституции денежной стоимости полученного имущества до вступления в силу судебного решения или подписания соглашения носит неопределенный, "несозревший" характер. Следовательно, лицо, обязанное осуществить реституцию, но не делающее этого по причине невозможности вернуть товар в натуре и неопределенности размера денежного эквивалента, не должно нести за это ответственность, если в самом факте наступления невозможности реституции в натуре нет его вины.
Но справедливость требует данное правило уточнить на случай, когда лицо, обязанное осуществить реституцию вещи, не в состоянии вернуть полученное по своей вине, например, в случае, когда покупатель не обеспечивает должное хранение полученного товара, что приводит к его порче. На наш взгляд, в таком случае реституарий вправе взыскать с реститутора убытки, возникшие с момента наступления срока возврата, определяемого согласно ст. 314 ГК без учета фактора неопределенности размера эквивалента. Соответственно, убытки, возникшие до момента вступления в силу судебного решения или подписания соглашения, в отличие от ситуации со случайной невозможностью реституции в натуре, подлежат взысканию. В данном случае реститутор не имеет оправдания. Если бы он должным образом оберегал полученное от контрагента имущество, то смог бы своевременно вернуть полученное и контрагент избежал бы убытков. При этом виновность в возникновении невозможности реституции в натуре имеет место тогда, когда реститутор ведет себя в нарушение общепринятой практики делового оборота и принципа добросовестности. Если он, например, продает полученный товар до того, как узнал о расторжении договора контрагентом, то он не виновен в возникшей невозможности реституции в натуре. Если же он продает товар после того, как узнал о расторжении без какой-либо извинительной причины, то очевидно, что реститутор виновен в невозможности. С точки зрения справедливости в данном случае риск возникновения у реституария убытков за период до конкретизации размера денежного эквивалента справедливее возложить именно на реститутора. Формально-логически такой подход может обосновываться применением по аналогии нормы, хотя буквально и не закрепленной в ГК РФ, но, как уже говорилось выше, выводимой отечественной правовой доктриной из толкования ст. 416 ГК, согласно которой должник несет ответственность (обязан возместить убытки) за невозможность исполнения, возникшую по его вине. Кроме того, такой подход можно обосновать применением ст. 10 ГК (недопустимость злоупотребления правом).
Второй случай, когда право, вероятно, должно допускать взыскание убытков в случае неисполнения реституционного обязательства в виде уплаты денежного эквивалента до определения его точной суммы, имеет место тогда, когда соответствующее случайное обстоятельство, сделавшее невозможной реституцию в натуре, имело место после того, как реститутор просрочил возврат этого имущества. Если, например, договор был расторгнут продавцом и покупатель, ставший обязанным вернуть полученный товар, не вернул его в семидневный срок после получения от продавца соответствующей претензии в порядке ст. 314 ГК, то в случае гибели этого имущества после истечения указанного семидневного срока и возникновения в связи с этим невозможности вернуть товар в натуре покупатель не сможет рассчитывать на освобождение от ответственности. Формально-логически данный вывод можно обосновать применением по аналогии нормы п. 1 ст. 405 ГК, согласно которой должник, попавший в просрочку, несет ответственность за последствия случайно наступившей во время просрочки невозможности исполнения.
Оба данных условия освобождения от ответственности