"Практика международного коммерческого арбитражного суда при ТПП РФ за 2005 г." (сост. М.Г. Розенберг) ("Статут", 2006)

соглашение заключено в 2002 г., т.е. до заключения договора займа, на основании которого предъявлен настоящий иск, и Банк не предоставлял истцу кредита по данному договору займа. Истец возбудил ходатайство о привлечении в процесс в качестве третьего лица или свидетеля представителя Банка.
В связи с возражением ответчика не было удовлетворено ходатайство истца о привлечении Банка в процесс в качестве третьего лица, но представитель Банка был заслушан в качестве свидетеля.
На момент рассмотрения спора в МКАС, по признанию ответчика, утратил силу запрет правоохранительных органов Республики Беларусь производить расчеты с истцом. Не совпадали точки зрения сторон о юридическом значении этого запрета. По мнению истца, подобный запрет не освобождает ответчика от ответственности за неисполнение в срок обязательства по договору займа.
* * *
Вынесенное составом арбитража решение содержало следующие основные моменты.
1. По вопросу о компетенции МКАС на рассмотрение настоящего спора состав арбитража установил, что между истцом и ответчиком был заключен договор займа N 24-03/НЗ от 30 июля 2003 г. Согласно п. 5.2 договора займа "в случае если стороны не придут к соглашению путем переговоров, то дело подлежит передаче на рассмотрение в Международный коммерческий арбитражный суд при Торгово-промышленной палате РФ (г. Москва) в соответствии с российским законодательством. Решение Арбитражного суда является окончательным и обязательным для исполнения обеими Сторонами".
Арбитры также констатировали, что спор между сторонами касается договорных отношений, возникших при осуществлении международных экономических связей; коммерческие предприятия истца и ответчика находятся за границей, поэтому данный спор подпадает тем самым под категории споров, которые в соответствии с Законом РФ "О международном коммерческом арбитраже" и Регламентом МКАС могут быть рассмотрены МКАС.
В соответствии с п. 2 ст. 16 указанного Закона заявление об отсутствии у третейского суда компетенции может быть сделано не позднее представления возражений по иску. Ответчик участвовал в образовании состава арбитража, а в письме от 12 мая 2004 г. засвидетельствовал факт наличия и действительности арбитражной оговорки, содержащейся в п. 5.2 договора займа, и выразил свое согласие на рассмотрение в МКАС спора, возникшего между сторонами.
27 сентября 2004 г. в МКАС поступило заявление ответчика от 20 сентября 2004 г. о неподсудности спора МКАС, в котором ответчик просил прекратить производство по делу в связи с неподсудностью спора МКАС. В качестве обоснования своей позиции ответчик ссылался на то, что в ходе участия в рассмотрении в Международном арбитражном суде при Белорусской торгово-промышленной палате споров по искам ответчика к истцу о взыскании суммы задолженности за поставленный товар и штрафных санкций за просрочку оплаты поставленного товара был установлен факт заключения между истцом и Банком соглашений об уступке прав от 31 июля и от 19 ноября 2002 г. По условиям указанных соглашений об уступке прав истец уступает Банку "все свои настоящие или будущие, условные и/или возможные требования и права в качестве обеспечения выплаты всех настоящих и/или будущих сумм, независимо от наступления срока их уплаты" (преамбула соглашений об уступке прав). По мнению ответчика, в силу заключения соглашений об уступке прав произошла перемена лиц в обязательстве из договора займа, а потому истец является ненадлежащим кредитором, что влечет неподсудность МКАС спора между истцом и ответчиком.
Таким образом, состав арбитража определил, что возражения ответчика по компетенции МКАС на рассмотрение настоящего спора связаны исключительно с вопросом о том, состоялась ли уступка прав требования по договору займа от истца к Банку. Данный вопрос будет подробно исследован составом арбитража после определения права, применимого к допустимости уступки прав требования, а также к отношениям по договору займа в целом.
2. Состав арбитража констатировал, что в соответствии со ст. 28 Закона РФ "О международном коммерческом арбитраже" и п. 1 § 13 своего Регламента МКАС разрешает споры на основе применимых норм материального права, определенного соглашением сторон, а при отсутствии такого соглашения - руководствуясь правом, определенным арбитражем в соответствии с коллизионными нормами, которые он считает применимыми. Руководствуясь общепризнанным принципом автономии воли сторон (lex voluntatis), нашедшим отражение и в российском законодательстве (ст. 1210 ГК РФ), стороны выбрали в качестве применимого право Российской Федерации, о чем свидетельствуют положения п. 5.2 договора займа.
При обращении к вопросу о том, предъявлен ли иск надлежащим истцом, состав арбитража посчитал возможным исходить из коллизионных норм, предусмотренных в разделе VI части третьей ГК РФ. Согласно п. 2 ст. 1216 ГК РФ допустимость уступки требования, отношения между новым кредитором и должником, условия, при которых это требование может быть предъявлено к должнику новым кредитором, а также вопрос о надлежащем исполнении обязательства должником определяются по праву, подлежащему применению к требованию, являющемуся предметом уступки.
Поскольку правом, подлежащим применению к требованиям из договора займа, является российское право, состав арбитража сделал вывод о том, что российское право (а именно ГК РФ) является применимым для целей решения вопроса о допустимости уступки требования по договору займа.
3.1. Исследовав положения соглашений об уступке прав, состав арбитража констатировал, что в них не определены права требования, которые являются предметом уступки, а именно: не индивидуализированы предмет и стороны обязательств, права требования по которым уступаются истцом Банку, отсутствует указание на обязательства истца перед Банком, исполнение которых обеспечивается за счет уступки прав требования. Кроме того, на дату заключения соглашений об уступке договор займа еще не был заключен, следовательно, обязательства по нему еще не возникли. В связи с этим применительно к обязательствам из договора займа предмет соглашений об уступке прав следует охарактеризовать как уступку истцом Банку гипотетических будущих (не определенных на момент заключения соглашений) прав требования истца к заранее неизвестным должникам для целей обеспечения исполнения истцом будущих (не определенных на момент заключения соглашений об уступке прав) обязательств перед Банком.
В подтверждение допустимости заключения подобного рода соглашений об уступке прав ответчик ссылается на имеющийся в материалах дела Юридический комментарий доктора права Готтро от 13 августа 2004 г., который сделан на основе швейцарского права, определенного в качестве применимого в соглашениях об уступке прав. В выводе А. данного Юридического комментария указано, что "швейцарское право разрешает неопределенную уступку (неоформленную) долговых обязательств, то есть такого долга, который не существовал на момент заключения договора на уступку (договор на основе этого долга еще не был заключен на этот момент), при условии, что будущий долг будет поддаваться определению относительно личности должника по уступленному требованию, его юридического аспекта, а также его суммы на момент совершения этой уступки".
Вместе с тем состав арбитража отметил, что зафиксированный в соглашениях об уступке прав выбор применимого швейцарского права распространяет свое действие исключительно на обязательственные отношения между истцом (цедентом) и Банком (цессионарием), возникающие по поводу уступки прав требования. Что же касается допустимости уступки прав требования, а также отношений между цессионарием и должником, то, как это было обосновано ранее, данные вопросы в настоящем деле должны решаться по российскому праву. В связи с этим состав арбитража не может основываться на выводах о допустимости уступки прав требования, сделанных в Юридическом комментарии доктора права Готтро от 13 августа 2004 г.
3.2. Обращаясь к положениям российского права о допустимости уступки гипотетических будущих неопределенных прав требования к заранее неизвестным должникам, состав арбитража отмечает, что на основании норм российского законодательства уступка будущих требований прямо допускается только в отношении договора финансирования под уступку денежного требования (ст. 826 ГК РФ). Однако в данном случае требование, на уступке которого строит свои возражения ответчик, не подпадает под критерии, предусмотренные российским законодательством. Во-первых, в силу п. 1 ст. 824 ГК РФ по договору финансирования под уступку денежного требования могут быть уступлены только денежные требования клиента (кредитора) к третьему лицу (должнику), вытекающие из предоставления клиентом товаров, выполнения им работ или оказания услуг третьему лицу.
Обязательство по возврату займа не относится ни к одной из перечисленных разновидностей гражданско-правовых обязательств. Во-вторых, в соответствии с п. 1 ст. 826 ГК РФ "предметом уступки, под которую предоставляется финансирование, может быть как денежное требование, срок платежа по которому уже наступил (существующее требование), так и право на получение денежных средств, которое возникнет в будущем (будущее требование). Денежное требование, являющееся предметом уступки, должно быть определено в договоре клиента с финансовым агентом таким образом, который позволяет идентифицировать существующее требование в момент заключения договора, а будущее требование - не позднее чем в момент его возникновения". Из анализа приведенной нормы следует, что договор финансирования под уступку будущего денежного требования должен содержать условия, позволяющие идентифицировать денежное требование не позднее чем в момент его возникновения. Заключенные между истцом и Банком соглашения об уступке не содержат подобного рода идентифицирующих условий, поскольку они предусматривают уступку истцом Банку всех гипотетических будущих требований на любые суммы в отношении неопределенного круга потенциальных должников истца. Из изложенного следует, что уступка прав требования из договора займа может регулироваться только положениями Общей части (гл. 24) ГК РФ, но не положениями гл. 43 ГК РФ о договоре финансирования под уступку денежного требования.

Согласно положениям Общей части российского обязательственного права (п. 1 ст. 382 ГК РФ) право (требование), принадлежащее кредитору на основании обязательства, может быть передано им другому лицу по сделке (уступка требования). Сложившийся в правоприменительной практике Российской Федерации подход к сделке по уступке права требования на основании норм ГК РФ свидетельствует о том, что условием действительности признается указание в ней предмета договора и определение конкретного требования, передающегося новому кредитору (см. Постановление Президиума Высшего Арбитражного Суда РФ от 29 декабря 1998 г. N 1676/98 // Вестник ВАС РФ. 1999. N 3. С. 48). В другом Постановлении этого же судебного органа (от 9 октября 2001 г. N 4215/00 // Вестник ВАС РФ. 2002. N 1. С. 53) содержится вывод, согласно которому уступка требования, возникшего в рамках длящегося договорного обязательства, возможна, в частности, при условии, что это требование возникло до его уступки. Этот подход соответствует устойчивому мнению, которого придерживается российская юридическая доктрина, исходящая в основном из того, что предметом общегражданской уступки не могут быть гипотетические будущие, не поддающиеся индивидуализации права требования к заранее неизвестным должникам. В подтверждение сформировавшейся в российской доктрине правовой позиции по данному вопросу можно привести следующие работы: Брагинский М.И., Витрянский В.В. Договорное право. Общие положения. М., 1997. С. 377 - 378; Белов В.А. Сингулярное правопреемство в обязательстве. М., 2000. С. 253; Почуйкин В.В. Уступка права требования: основные проблемы применения в современном гражданском праве России. М., 2005. С. 146 - 148.
О.Н. Садиков исходит из того, что в ГК РФ допустимость распоряжения будущими правами обычно специально оговаривается (Практика рассмотрения споров при уступке права требования // Комментарий судебно-арбитражной практики. Вып. 9. М., 2002. С. 28).

Такой же постулат приводится и Л.А. Новоселовой (Новоселова Л.А. Сделки уступки права требования. Факторинг. М., 2003. С. 167). Вместе с тем, ссылаясь на существующее регулирование отдельных институтов в российском праве, а также на две международные конвенции, в которых Российская Федерация не участвует, ею высказываются соображения о том, что такой подход в сфере торгового оборота утратил свое значение. По мнению состава арбитража, эти соображения при применении общих положений российского гражданского законодательства не могут быть приняты во внимание, поскольку специальное регулирование имеет определенный предмет, и в силу Конституции РФ подлежат применению лишь те международные договоры, участником которых является Российская Федерация.
Таким образом, в соответствии со сложившейся в российской доктрине и практике государственных судов правовой позицией договор уступки права требования, регулируемый положениями Общей части ГК РФ (гл. 24), может считаться заключенным и порождающим правовые последствия только в случае согласования цедентом и цессионарием конкретного индивидуализированного права требования (или их совокупности), являющегося предметом договора уступки.
С учетом вышеизложенного состав арбитража приходит к выводу о том, что сам по себе факт наличия между истцом и Банком подписанных соглашений об уступке не мог повлечь впоследствии (в момент заключения договора займа или возникновения обязательства ответчика по возврату займа) автоматического перехода к Банку прав требования по заключенному между истцом и ответчиком договору займа.
Состав арбитража отмечает также, что по настоящему делу ответчик не получал уведомления ни от истца, ни от Банка о том, что состоялась уступка права требования по договору займа. Им был сделан вывод о состоявшейся, по его мнению, уступке права требования на основании заявления Банка о вступлении в качестве третьего лица в процессы, ведущиеся в МАС при БТПП и не имеющие отношения к данному делу, а также представленных Банком текстов соглашений об уступке. При таких обстоятельствах в силу п. 3 ст. 382 ГК РФ ответчик, даже если бы действительно состоялась уступка права требования, вправе был исполнить обязательство первоначальному кредитору и риск вызванных этим неблагоприятных последствий нес бы Банк, а не ответчик.
3.3. В ходе заседания 23 марта 2005 г. представители истца пояснили, что между истцом и Банком был подписан только один кредитный договор (соглашение о финансировании), который имеет отношение только к одному из заключенных между истцом и ответчиком договоров займа. Условиями соглашения о финансировании четко определена сумма кредита и прямо установлена цель использования кредитных средств - финансировать покупку ответчиком определенного количества указанного товара,