"Переводчик в российском уголовном судопроизводстве: Монография" (Кузнецов О.Ю.) ("Издательство МПИ ФСБ России", 2006)

поговорок, идиоматических выражений, названий национальных обычаев, религиозных обрядов, ритуалов, национальных блюд, предметов одежды, обихода и т.п., наименования единиц местного территориального деления, упомянутых в переводимом документе" <136>.
--------------------------------
<136> О введении в действие Инструкции по делопроизводству в органах и учреждениях прокуратуры Российской Федерации (Приказ Генерального прокурора РФ от 28 декабря 1998 г. N 93. М.: Генеральная прокуратура РФ, 1999. С. 46 - 47).
Анализируя содержание процитированного выше правила подзаконного акта, мы можем выделить как минимум три требования к организации письменного перевода содержания следственных документов. Во-первых, Инструкция определяет за переводчиком обязанность осуществлять оценку материального носителя информации и ее литерального воспроизведения с тем, чтобы на основании его заключения следователь или иное равное ему по процессуальному статусу должностное лицо могло оценить документ на предмет истинности или подложности, а содержавшиеся в нем сведения - на предмет объективности или фиктивности. Во-вторых, переводчик получает возможность не только изучения, но и оценки всей совокупности материалов дела с целью выявления тех документов, информация которых может быть использована в качестве доказательств, но пока таковой не является, так как она еще не переведена на язык судопроизводства и в силу этого не может быть оценена на языке оригинала. В-третьих, он обязан в случае необходимости подготовить комментарий к переведенному им документу, где отметить места, которые представляются ему существенными для оценки его достоверности или подложности, а также объяснить значение иноязычных лексем (слов и словосочетаний), обозначающих социокультурные и этнорелигиозные явления народа, представителем которого является автор переведенного им документа. Таким образом, мы можем говорить о том, что письменный перевод процессуального документа, не являясь сам по себе доказательством по делу тем не менее является источником представлений о наличии или отсутствии обстоятельств, подлежащих доказыванию или, наоборот, опровержению (для стороны защиты), т.е. основанием, с использованием которого происходит доказывание невиновности или виновности лица, подозреваемого или обвиняемого в совершении преступления. Поэтому мы можем рассматривать перевод документа как своеобразный процессуальный акт, в результате которого информация, переданная письменно на языке, отличающемся от языка судопроизводства, приобретает форму, доступную оценке, т.е. становится сведениями, на основании которых затем строится доказывание обстоятельств дела.
В связи с этим не вполне понятна роль комментария, который согласно рассматриваемой нами Инструкции о делопроизводстве в органах прокуратуры должен быть осуществлен переводчиком в ходе или по итогам исполнения перевода. В частности, совершенно не понятно, каким образом или в какой форме переводчик "обязан отметить обнаруженные в тексте дефекты" и "указать, что в деле имеется какой-либо существенный для оценки обстоятельств документ", а также "дать объяснения" понятиям и фразеологическим оборотам языка оригинала, которым нет аналога в словарном запасе языка судопроизводства. Часть 3 ст. 59 УПК РФ, законодательно устанавливающая права переводчика как участника уголовного судопроизводства, не наделяет его такими полномочиями, сводя его роль лишь к исполнению технической функции по адаптированной к языку, на котором осуществляется разбирательство по конкретному уголовному делу, передаче информации, излагаемой на ином языке. Поэтому следует указать, что возложение на переводчика органами прокуратуры России обязанностей по комментированию и даже оценке процессуальных документов или их содержания, на наш взгляд, является как минимум противоречащим ныне действующим нормам уголовно-процессуального закона.
Тем не менее мы не оспариваем правильности, разумности и практической значимости требования указанной выше Инструкции, источником которых является объективная потребность следственных органов и их должностных лиц в получении подобной квалифицированной помощи. Являясь профессионалами в вопросах правоохранительной деятельности, уголовного права и процесса, они не обязаны быть специалистами в области этнологии, религиоведения и иных гуманитарных сферах, а поэтому самостоятельно не способны объективно разобраться в специфических аспектах жизни народов, представителями которых они не являются. Приглашение специалиста в данном случае, по нашему мнению, также не будет вполне корректным с позиции уголовно-процессуального закона: согласно ч. 1 ст. 58 УПК РФ, специалист - "лицо, обладающее специальными знаниями", т.е. человек, компетентный в какой-либо отрасли знания или деятельности, а поэтому он не может быть одновременно профессионалом высокого класса сразу в нескольких разнородных областях, какими являются, например, этнология и языкознание. Использование услуг эксперта в данном случае также будет противоречить его процессуальному статусу, определенному в ст. 57 УПК РФ, поскольку он вправе осуществлять экспертизу только по назначению следователя или иного равному ему по статусу лица правоохранительных органов, отвечая при этом исключительно на заранее поставленные вопросы в сфере его компетенции, для чего потребуется назначение лингвистической экспертизы по каждому подозрительному документу, а это, безусловно, осложнит деятельность всей системы органов криминалистической и судебной экспертизы. Поэтому следственным органам остается только пойти по пути, предложенному Генеральной прокуратурой РФ, и использовать знания и опыт переводчика для материальной и интеллектуальной оценки информации, переданной на языке, отличном от языка уголовного судопроизводства, чтобы затем рассматривать ее как сведения, имеющие или, наоборот, не имеющие отношение к предмету разбирательства по конкретному уголовному делу.
Как показывают результаты проведенного нами исследования 200 уголовных дел, в судопроизводстве по которым принимали участие переводчики и приговоры по которым вступили в законную силу, в подавляющем большинстве случаев (126 дел, или 63%) суд обращался к переводчику или к иным участникам процесса за получением разъяснений относительно смысла национальных обычаев, содержания религиозных верований и праздников, патримониальных правил социально значимого поведения этноса, представителем которого является субъект процессуальных правоотношений, и т.д., что получило свое отражение в протоколах судебного заседания. В условиях непосредственности и устности судебного разбирательства (ст. 240 УПК РФ) получение и материальное закрепление подобных сведений не составляет труда, чего нельзя сказать о предварительном расследовании, когда любое сведение должно быть задокументировано, чтобы иметь доказательственное значение. Например, если переводчик при осуществлении им перевода процессуального документа, составленного не на языке судопроизводства, вдруг обнаружил, что он является результатом деятельности по фальсификации доказательств по данному уголовному делу, что образует состав преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 303 УК РФ, или одна из сторон использует фальсифицированный документ, неправомерное происхождение которого ей известно, что уголовно наказуемо согласно ч. 3 ст. 327 УК РФ, а доказать это возможно только на основании анализа предоставленной к переводу информации, то с точки зрения ныне действующей редакции ч. 3 ст. 59 УПК РФ он не может сделать соответствующего заявления, поскольку таким процессуальным правом - правом делать заявления в связи с полученной им в результате перевода информацией - он не наделен. Также он не наделен правом давать объяснения по обнаруженным им дефектам текста (как в оформлении, так и в изложении информации), что существенно снижает качество предварительного расследования, так как лишает дознавателя или следователя возможности потребовать от участника процесса дополнительных пояснений по сделанным им ранее собственноручным показаниям или по содержанию представленного им документа. Поскольку ни обвинительное заключение, ни обвинительный приговор не могут быть основаны на предположениях (ч. 4 ст. 14 УПК РФ), а таковыми будут являться все выявленные переводчиком факты нарушения закона, если не получат своего материального закрепления в виде процессуального документа, то отсутствие законодательно установленного права переводчика делать заявления и давать объяснения по поводу характера, формы и содержания сведений, которые могут быть доказательствами по делу, ставшими ему известными при осуществлении письменного перевода процессуальных документов, существенно снижает эффективность решения задач, стоящих перед уголовным судопроизводством.
Поскольку практика получения от переводчика информации о правомерности содержащейся в процессуальном документе информации санкционирована упомянутой Инструкцией органам прокуратуры России, то она, объективно существуя, нуждается в закреплении в виде нормы уголовно-процессуального закона с тем, чтобы иметь императивный характер своего правового регулирования. По нашему мнению, это можно реализовать в законотворческой деятельности, дополнив ч. 3 ст. 59 УПК РФ пунктом следующего содержания: "4) делать заявления по поводу обнаруженных им при исполнении письменных переводов процессуальных документов дефектов текста, а также давать объяснения содержащихся в переводимом тексте слов и словосочетаний, аналогов которым нет в языке судопроизводства".
Появление этой новеллы в тексте УПК РФ позволит следственным работникам на вполне законных основаниях использовать не только одни лингвистические, но также и этнологические, религиоведческие и бытовые познания переводчиков, требовать и получать от них не просто устные пояснения, но и письменные комментарии (разъяснения) к переводным текстам, которые будут иметь статус процессуального документа и поэтому станут являться основанием для построения на их базе доказательств по делу. Также посредством предлагаемого нами нововведения можно будет узаконить возможность вносить в перевод (но не в оригинал) процессуального документа служебные отметки переводчика, которыми бы он отмечал вставки слов или фрагментов текста, подчистки и неоговоренные исправления, неоконченные и бессвязно изложенные фразы, словом, все то, что в филологии принято называть дефектами или стилистическими особенностями текста, ориентируясь на которые следственные и судебные работники будут иметь возможность оценивать легитимность документа и достоверность заключенной в нем информации, если та изложена на языке, отличном от языка судопроизводства. Используя эти служебные отметки как реперы для оценки, органы следствия, прокуратуры и суда получат возможность сопоставлять между собой оригинал и перевод, а не просто судить об оригинальном тексте по тому, как он изложен переводчиком на языке, на котором осуществляется производство по уголовному делу. Одновременно у них появится возможность если не контролировать, то как минимум с высокой степенью адекватности оценивать не одни результаты, но и саму деятельность переводчика при его участии в предварительном расследовании, что, безусловно, повысит его качество и объективность результатов.
Резюмируя сказанное выше, следует сделать несколько обобщающих выводов:
во-первых, процессуальный документ, подлежащий обязательному вручению, и его перевод на родной язык участника уголовного судопроизводства, на владеющего языком, на котором оно осуществляется, не являются тождественными ни по своему происхождению, ни по положению среди материалов дела, ни по юридическому статусу. Процессуальный документ - это в первую очередь или материализованная форма выражения общеобязательного процессуального решения, вынесенного должностным лицом правоохранительных органов в рамках его компетенции, или овеществленный способ фиксации доказательств по делу, с помощью которого сведения, полученные в результате расследования, могут быть доступны для анализа и оценки в процессе доказывания. Перевод - это вспомогательная, технически исполненная форма воспроизведения и передачи информации, содержащейся в подобном документе, на другом языке, с помощью которой лицо, не владеющее языком, посредством которого осуществляется межличностная коммуникация при производстве по делу с его участием, получает возможность понять содержание и смысл этой коммуникации, а также принять в ней участие, реализуя предоставленные ему законом права. Именно поэтому перевод не может иметь никакой юридической силы без оригинала (копии, экземпляра) этого процессуального документа, составленной на языке судопроизводства, поскольку он сам, по сути, является его авторской копией, изложенной на другом языке;
во-вторых, изготовление перевода процессуального документа, подлежащего обязательному вручению, на родной язык субъекта разбирательства по делу обременено целым рядом технических условий, от которых напрямую зависит его внешняя форма: наличия у языка перевода письменности, графической основы алфавита языка перевода, индивидуальной способности участника судопроизводства воспринять в определенной литерации содержание оригинального документа и т.д. Далеко не всегда безусловное исполнение нормы ч. 3 ст. 18 УПК РФ в ее нынешней редакции со стороны должностных лиц правоохранительных органов действительно способно обеспечить реализацию прав, предоставленных субъектам разбирательства по делу, не владеющим языком судопроизводства, ч. 2 той же статьи. Поэтому представляется важным предложить изложить ее в более пространной редакции;
в-третьих, чтобы иметь юридическую силу перевода процессуального документа, письменный результат труда переводчика должен соответствовать комплексу формальных критериев, предъявляемых к нему уголовно-процессуальным законом: содержать указание на язык перевода и личность переводчика, а также наличие подписи последнего на каждом листе текста перевода, отметки о вручении копии оригинала и перевода документа и о приобщении копии перевода к материалам дела. Фактически посредством целого ряда формализованных процессуальных действий перевод становится составной частью материалов уголовного дела, после чего может рассматриваться как их разновидность, обладающая собственным предназначением;
в-четвертых, изготовление переводчиком переводов процессуальных документов, особенно с родного языка участника процесса на язык судопроизводства, зачастую не является лишь технической деятельностью по адаптированному пересказу информации, изложенной на одном языке, в переводе на другой. Весьма часто, и это подтверждается нормами подзаконных актов Генеральной прокуратуры РФ, он вынужден в интересах следствия выказывать суждения и оценки относительно формы и содержания предлагаемых для перевода материалов, создавая тем самым методологическую базу для оценки следствием имеющихся в деле сведений в процессе доказывания, а также для аналогичной деятельности суда при рассмотрении дела слушанием. Реально существующая практика