"Переводчик в российском уголовном судопроизводстве: Монография" (Кузнецов О.Ю.) ("Издательство МПИ ФСБ России", 2006)

характеристики его личности: национальная идентичность (или, как вариант, этнокультурная самоидентификация), место рождения и получения образования, среда воспитания, а также срок проживания на территории России, опыт публичной деятельности (в этом случае субъективные черты личности кандидата играют роль объективных характеристик, позволяющих с высокой степенью достоверности полагать наличие у него необходимых знаний и навыков, достаточных для участия в следственном и судебном производстве в качестве переводчика).
В-третьих, с точки зрения уголовно-процессуального закона участие переводчика в судопроизводстве не ограничивается полом, возрастом, национальной принадлежностью, вероисповеданием и прочими частными характеристиками, а поэтому к нему должны применяться самые общие критерии гражданской дееспособности - достижение возраста 18 лет и отсутствие ее ограничения по суду, которые, однако, не могут быть изменены в угоду сиюминутным потребностям производства по делу, т.к. участие переводчика в уголовном процессе призвано обеспечивать соблюдение прав и законных интересов человека при отправлении правосудия, что опосредованно является формой реализации политических прав гражданина России.
В-четвертых, переводчик является участником уголовного судопроизводства, который в силу специфики своего процессуального статуса и содержания деятельности при осуществлении процедур правосудия способен оказать непосредственное влияние на результаты разбирательства по делу, а поэтому его беспристрастность (наряду с компетентностью) должна рассматриваться как имманентная черта его правосубъектности, которая обязана получить непосредственное законодательное закрепление. Только в этом случае, на наш взгляд, он будет юридически наделен не только способностью, но и возможностью осуществлять перевод материалов и документов уголовного дела, исходя из внутреннего убеждения в правильности результата своих действий (этим в том числе будет гарантироваться его процессуальная независимость). Однако беспристрастность переводчика не должна ограничиваться рамками производства по делу и может сохраняться после его завершения в форме обязанности воздержаться от разглашения или использования в личных целях или интересах третьих лиц любой информации, ставшей ему известной во время участия в процессе разбирательства по конкретному делу.
И последнее: все выявленные нами качественные характеристики правосубъектности переводчика должны, по нашему мнению, получить свое отображение и нормативное закрепление в тексте уголовно-процессуального закона в виде новой редакции ч. 1 ст. 59 УПК РФ, которая может выглядеть так: "Переводчик - не заинтересованное в исходе уголовного дела лицо, привлекаемое к участию в судопроизводстве в случаях, предусмотренных настоящим Кодексом, свободно владеющее языком судопроизводства и языком, знание которого необходимо для перевода, осуществляемого им исходя из назначения уголовного судопроизводства".
§ 3. Назначение переводчика к участию в уголовном процессе
Привлечение переводчика к участию в уголовном процессе является, как было сказано выше, основанием возникновения его правосубъектности как факультативного участника производства по конкретному делу. В соответствии с ч. 2 ст. 59 УПК РФ юридическим основанием для допуска лица к участию в предварительном расследовании в подобном процессуальном качестве является постановление дознавателя, следователя, прокурора и судьи или определение суда.
Очевидно, что, предваряя вынесение такого постановления, должностное лицо или суд в случае вынесения определения обязаны убедиться в правоспособности лица, приглашаемого к участию в судопроизводстве в качестве переводчика. Специально оговоримся: мы имеем в виду индивидуальную правосубъектность переводчика как личности или как участника разбирательства по конкретному делу. Иными словами, здесь мы говорим о достижении им соответствующего возраста и наличия у него достаточных познаний как в языке судопроизводства, так и в языке перевода.
Уголовно-процессуальный закон предусматривает возможность привлечения к участию в деле переводчика по инициативе как стороны обвинения, так и стороны защиты, в чем, собственно, и реализуется принцип состязательности сторон (ст. 15 УПК РФ), а также конституционный принцип равенства перед законом и судом (ч. 1 ст. 19 Конституции РФ). Одновременно тем самым свое воплощение в практике правоохранительной деятельности получает принцип языка уголовного судопроизводства (ст. 18 УПК РФ), согласно которому участие переводчика рассматривается как основной механизм обеспечения права лица, не владеющего языком судопроизводства, использовать свой родной язык или любой иной язык, которым оно свободно владеет (по его выбору).
Об императивном характере учета национально-языковой самобытности участника процесса, в отношении которого осуществляется уголовное преследование, говорит ч. 2 ст. 173 УПК РФ, согласно которой "в начале допроса следователь выясняет у обвиняемого... желает ли дать показания по существу предъявленного обвинения и на каком языке". Однако в отношении иных участников разбирательства по делу законодатель использует сослагательное наклонение. В частности, ч. 1 ст. 189 УПК РФ связывает привлечение переводчика к участию в деле с субъективным мнением следователя: "Если у следователя возникает сомнение, владеет ли допрашиваемое лицо языком, на котором ведется судопроизводство по уголовному делу, то он выясняет, на каком языке допрашиваемое лицо желает давать показания". По нашему мнению, спорным является именно сослагательный характер условий реализации этой нормы, поставленный в зависимость от субъективного мнения должностного лица, проводящего расследование. Фактически стороны уголовного процесса поставлены в неравноправное положение: если право подозреваемого (обвиняемого, подсудимого) пользоваться родным языком является безусловным и подлежит обязательному обеспечению, то реализация аналогичного права участника разбирательства по делу со стороны обвинения (потерпевшего, его законного представителя) поставлена в зависимость от внутреннего убеждения следователя и, по сути, не рассматривается как имманентно обязательная.
Лингвистическая самоидентификация участника уголовного процесса и его национально-языковая самобытность должны учитываться во всех случаях как непременное условие законности совершаемых в отношении его любых процессуальных действий, на что прямо указывает ч. 2 ст. 26 Конституции РФ и п. 9 Постановления Пленума Верховного Суда РФ "О некоторых вопросах применения судами Конституции Российской Федерации при осуществлении правосудия" от 31 октября 1995 г. N 8, в котором указано, что "суд по ходатайству участвующих в деле лиц обязан обеспечить им право делать заявления, давать объяснения и показания, заявлять ходатайства и выступать в суде на родном языке" <72>. Это требование, как представляется, в полной мере должно распространяться на должностных лиц органов дознания и предварительного расследования.
--------------------------------
<72> Российская газета. N 247(1358). 28 декабря 1995. С. 6.
Естественно, обвиняемый является одной из ключевых фигур уголовного процесса, однако наличие у него каких-то особых процессуальных прав или гарантий и, следовательно, привилегий будет означать дискриминацию прав других лиц, вовлеченных в уголовное разбирательство, что является прямым нарушением конституционной нормы (ч. 1 ст. 19 Конституции РФ) о равенстве перед законом и судом. Поэтому требование к непременному определению языка каждого участника процесса перед совершением в отношении его или с его участием процессуального действия должно быть обязательным, как и в случае с обвиняемым. Исходя из этого, представляется необходимым предложить следующий вариант редакции ч. 1 ст. 189 УПК РФ: "Перед допросом следователь выполняет требования, предусмотренные частью пятой статьи 164 настоящего Кодекса. После этого он выясняет, владеет ли допрашиваемое лицо языком, на котором ведется судопроизводство по уголовному делу, и устанавливает, на каком языке допрашиваемое лицо желает давать показания". При таком подходе обеспечение свободы выбора языка общения перестанет быть только последствием реализации конституционного и процессуального права человека на этнолингвистическую самоидентификацию и превратится в прямую обязанность должностных лиц органов предварительного следствия.
Вместе с тем, к сожалению, указанные выше нормы уголовно-процессуального закона не содержат ответа на вопрос о том, зачем именно следователь должен выяснить у участника разбирательства по делу язык, на котором тот желает давать показания (объяснения). Факт выяснения данного обстоятельства, безусловно, влияющего на характер производства по делу, тем не менее не означает автоматического вслед за этим обеспечения права лица, не владеющего языком судопроизводства, использовать свой родной язык в рамках судопроизводства с его участием, поскольку не указывает последующих действий должностного лица правоохранительных органов, обеспечивающего реализацию этого права. Как уже было сказано выше, в настоящее время единственно действенным способом обеспечения этого права является привлечение переводчика к разбирательству по конкретному делу. Поэтому представляется разумным дополнить ч. 2 ст. 173 и ч. 1 ст. 189 УПК РФ (последняя - в предложенной выше новой редакции) следующим положением: "Если допрашиваемое лицо заявляет о желании дать показания на языке, отличном от языка, на котором осуществляется производство по уголовному делу, следователь выносит постановление о привлечении к участию в деле переводчика в порядке, установленном настоящим Кодексом". Введение этой новеллы в текст отечественного уголовно-процессуального закона, по нашему мнению, будет способствовать более полному и точному закреплению механизма защиты права участников процесса, не владеющих языком судопроизводства, пользоваться своим родным языком и помощью переводчика, а также исключит двойственность интерпретации соответствующих норм УПК РФ в практике правоохранительной деятельности. Особую актуальность последнее замечание приобретает в условиях, когда какой-либо участник процесса может лишь объясняться на языке судопроизводства на бытовом (потребительском) уровне и о наличии у него глубоких познаний в этом языке речи не идет.
Предлагаемая нами окончательная редакция ч. 2 ст. 173 УПК РФ выглядит следующим образом: "В начале допроса следователь выясняет у обвиняемого, желает ли дать показания по существу предъявленного обвинения и на каком языке. В случае отказа обвиняемого от дачи показаний следователь делает соответствующую запись в протоколе его допроса. Если допрашиваемое лицо заявляет о желании дать показания на языке, отличном от языка, на котором осуществляется производство по уголовному делу, следователь выносит постановление о привлечение к участию в деле переводчика в порядке, установленном настоящим Кодексом".
Близкой по содержанию будет и предлагаемая редакция ч. 1 ст. 189 УПК РФ, которая с учетом всех дополнений может выглядеть так: "Перед допросом следователь выполняет требования, предусмотренные частью пятой статьи 164 настоящего Кодекса. После этого он выясняет, владеет ли допрашиваемое лицо языком, на котором ведется судопроизводство по уголовному делу, и устанавливает, на каком языке допрашиваемое лицо желает давать показания. Если допрашиваемое лицо заявляет о желании дать показания на языке, отличном от языка, на котором осуществляется производство по уголовному делу, следователь выносит постановление о назначении к участию в деле переводчика в порядке, установленном настоящим Кодексом".
Таким образом, свободно выраженное желание участника разбирательства по уголовному делу, независимо от его процессуального статуса, использовать свой родной язык, по нашему мнению, должно являться безусловным основанием привлечения переводчика к судопроизводству, вне зависимости от того, затруднит ли оно процесс предварительного расследования или облегчит его. Только такой подход, как представляется, будет в полной мере соответствовать норме ч. 2 ст. 26 Конституции РФ. Следовательно, в случае наличия желания участника процесса общаться в его рамках на родном языке не может быть признан обоснованным и законным любой отказ следователя в привлечении переводчика к участию в деле, мотивируемый достаточным уровнем образования, долгим временем проживания в Российской Федерации, наличием опыта профессиональной деятельности и иными субъективными характеристиками лица, заявившего о необходимости ему помощи переводчика. Поэтому в нашем случае субъективное желание участника процесса мы вынуждены рассматривать как объективное обстоятельство, оказывающее влияние на ход и содержание разбирательства по уголовному делу. Фактически только прямой отказ от переводчика может рассматриваться как безусловное основание, исключающее его участие в судопроизводстве.
Принимая и документально оформляя отказ участника процесса от помощи переводчика, следователь обязан убедиться, что он продиктован именно свободным владением русским языком как языком судопроизводства, а не какими-либо иными субъективными обстоятельствами, не имеющими отношения к его лингвистической компетентности. Отечественной науке уголовного процесса известен случай, когда подследственный, по национальности карачаевец, отказался от услуг переводчика потому, что он ранее с хорошей стороны знал лицо, назначенное к участию в деле в таком процессуальном качестве, и ему перед этим человеком было стыдно предстать в роли обвиняемого, а поэтому он заявил следователю, что хорошо знает русский язык, хотя на самом деле закончил на родном языке только шесть классов национальной школы (когда же он сам потребовал предоставления ему переводчика, поскольку практически не понимает русской письменности и плохо понимает разговорную речь, то ему было отказано) <73>. Поэтому следователь, рассматривая и разрешая вопрос о назначении переводчика, должен не только учитывать интересы стороны обвинения или оценивать лингвистические познания участника процесса в языке судопроизводства, но и принимать во внимание особенности национального менталитета (этнопсихологии) представителей некоторых малочисленных народов Северного Кавказа или Дальнего Востока, для которых предстать в негативном свете перед сородичами гораздо страшнее и эмоционально дискомфортнее, чем во избежание этого оговорить себя, ухудшив тем самым свое процессуальное положение.
--------------------------------
<73> Щерба С.П., Марков А.Я., Стеснова Т.И. Участие переводчика на предварительном следствии и дознании. С. 17.
Как показал проведенный нами опрос 300 сотрудников органов следствия пяти областей центральной части России, лишь незначительная часть среди них - только 6% респондентов (18 из 300 человек) - при проведении предварительного расследования в отношении лиц, не владеющих в полной мере языком судопроизводства, учитывают их заявления о желании давать показания