"Переводчик в российском уголовном судопроизводстве: Монография" (Кузнецов О.Ю.) ("Издательство МПИ ФСБ России", 2006)

личности и свободу выбора языка общения (ч. 2 ст. 26 Конституции РФ), а также в случае, когда переводчик обеспечивает межличностную коммуникацию подозреваемого (обвиняемого, подсудимого) и его защитника, права на получение человеком квалифицированной юридической помощи (ст. 48 Конституции РФ). Следовательно, участие переводчика в уголовном процессе изначально имеет гуманитарную обусловленность и только вследствие этого (и никак не наоборот) обеспечивает потребности правосудия, являясь механизмом реализации норм отраслевого процессуального закона;
во-вторых, гуманитарные начала участия переводчика в судопроизводстве по уголовным делам, являясь общепризнанными в масштабах всего человечества, предопределили, на наш взгляд, максимально широкий круг источников его вовлеченности в уголовное правосудие как самостоятельного субъекта процессуальных правоотношений. Общепризнанные нормы международного права ООН и европейского континентального законодательства в рассматриваемом нами вопросе несмотря на то, что заложенные в них юридические стандарты по своему содержанию много меньше правил отечественного законодательства, авторитетом своей универсальности в общечеловеческом масштабе понуждают высшие судебные инстанции обращать самое пристальное внимание на вопрос о том, насколько полно переводчик имел возможность и смог реализовать процессуальные полномочия в рамках разбирательства по конкретному уголовному делу. Фактически мы можем говорить о том, что вся совокупность источников правового статуса переводчика в уголовном судопроизводстве представляет собой всеохватывающую систему императивов разной юридической силы, которые все вместе создают развернутую модель правомерного и процессуального значимого поведения переводчика при его участии в процедурах следственного и судебного производства;
в-третьих, все перечисленные выше источники рассматривают переводчика двояко: с одной стороны, как самостоятельного субъекта процессуальных правоотношений, с другой стороны, как средство обеспечения в уголовном судопроизводстве общепризнанных стандартов в области прав человека. По нашему мнению, невозможно выделить первичность одной из этих основ правового статуса переводчика. Поскольку судопроизводство является разновидностью публичной деятельности, а поэтому оно возможно только в форме общественных отношений, сторонами которых являются исключительно люди, наделяемые законом соответствующим статусом, и в силу этого обстоятельства переводчик должен быть персонифицированным участником процесса. Одновременно он назначается к участию в разбирательстве по делу не всегда - только для обеспечения реализации гуманитарных прав иных участников, не владеющих языком судопроизводства, т.е. является факультативным субъектом правоотношений в рамках уголовного дела, вовлеченность которого в процедуры следственного и судебного производства обусловливается не потребностью в их проведении, а законодательно установленной необходимостью исполнения стандартов в сфере прав человека.
И последнее: перечисленный выше комплекс источников правового статуса переводчика в уголовном судопроизводстве рассматривает его с двух точек зрения: с одной стороны, он позиционируется как самостоятельный субъект процессуальных правоотношений, обладающий законодательно установленной правосубъектностью; с другой стороны, он рассматривается также в качестве субъекта профессиональной деятельности, правила и порядок осуществления которой не зависят от характера и специфики задач и содержания производства следственных и судебных процедур при разбирательстве по уголовному делу. Иными словами, выражаясь языком социологической науки, нормы отраслевого процессуального закона являются материальной основой его статуса, а корпоративные правила профессиональной деятельности в сфере исполнения переводов для нужд правоохранительных органов - интеллектуальным содержанием его роли в процедурах уголовного правосудия. Поэтому, рассматривая ниже юридический статус переводчика и организационно-правовые начала его деятельности в судопроизводстве, мы будем изучать предмет нашего исследования, акцентируя внимание на каждой из этих сторон, отдавая приоритет, естественно, вопросам и аспектам уголовно-процессуальных правоотношений.
§ 2. Правосубъектность переводчика
в уголовно-процессуальном законодательстве России
Уголовно-процессуальный закон (ст. 59 УПК РФ) определяет переводчика как самостоятельного участника уголовного процесса. Одновременно он относит переводчика, наряду со специалистом, экспертом, понятым и свидетелем, к числу "иных участников уголовного судопроизводства" (гл. 8 УПК РФ), участие которых в разбирательстве по конкретному делу не является обязательным и зависит от влияния обстоятельств, непосредственно не связанных с предметом уголовного преследования и осуществления правосудия. Факультативный характер участия переводчика в уголовном судопроизводстве предопределен влиянием на порядок осуществления и содержания процессуальных действий субъективного фактора - лингвистической некомпетентности одного или нескольких обязательных участников производства по делу в языке судопроизводства, точнее, в языке, на котором оно осуществляется в рамках конкретного дела. Основным правовым механизмом, обеспечивающим соблюдение прав этой категории лиц, является реализация в практической деятельности правоохранительных органов принципа языка уголовного судопроизводства (ст. 18 УПК РФ).
Определению и законодательному закреплению правосубъектности переводчика в уголовном процессе посвящена ст. 59 УПК РФ, в которой законодателем определены его правоспособность, дееспособность и деликтоспособность. Кроме того, его правовое положение регламентировано рядом международно-правовых документов: в частности, Рекомендацией ЮНЕСКО о юридической охране прав переводчиков и переводов и практических средствах улучшения положения переводчиков ("Рекомендация Найроби") и Хартией переводчиков.
Под правосубъектностью в теории права, как известно, традиционно понимается признаваемая государством способность быть субъектом права. Фактически правосубъектность определяет юридический статус участника правоотношений в системе норм и правил социальной коммуникации. Правосубъектность переводчика в системе уголовно-процессуальных отношений установлена в ч. 1 ст. 59 УПК РФ, в которой говорится: "Переводчик - лицо, привлекаемое к участию в уголовном судопроизводстве в случаях, предусмотренных настоящим Кодексом, свободно владеющее языком, знание которого необходимо для перевода". Очевидно, что в контексте уголовно-процессуального закона термином "лицо" определяется исключительно физическое, а не юридическое лицо в самой широкой юридической трактовке этого понятия, т.е. индивидуальный субъект права. Как известно, в теории права индивидуальным субъектом называют лицо, которое признается способным вступать в правоотношения или в качестве гражданина, или в качестве носителя определенных социальных функций, связанных с его функцией в коллективном общественном образовании <56>, т.е. социуме. Применительно к теме нашего исследования под переводчиком здесь и далее мы будем понимать субъект судопроизводства, который в своей практической деятельности реализует процессуально детерминированные социальные функции, установленные непосредственно законом.
--------------------------------
<56> Иоффе О.С., Шаргородский М.Л. Вопросы теории права. М.: Наука, 1962. С. 206 - 207; Спиридонов Л.И. Теория государства и права. М.: Проспект, 1996. С. 184.
Такое понимание статуса переводчика в уголовном процессе исходит из содержания международно-правовых норм, а не приведенного выше положения УПК РФ, который при определении правосубъектности переводчика входит в логическое противоречие с ними. Так, например, согласно п. 1b Рекомендации ЮНЕСКО о юридической охране прав переводчиков и переводов и практических средствах улучшения положения переводчиков и п. 1 Хартии переводчиков термином "переводчик" обозначается лицо, которое в практической деятельности самостоятельно и непосредственно осуществляет перевод текстов с одного языка на другой, а не то лицо, которое способно это сделать, исходя из субъективных лингвистических познаний. Иными словами, международно-правовой статус переводчика базируется на его активной профессиональной деятельности, а не на лингвистических знаниях, умениях и навыках, позволяющих заниматься такой деятельностью в принципе.
Исходя из буквального прочтения нормы ч. 1 ст. 59 УПК РФ, переводчик - субъект уголовного судопроизводства, в силу своих субъективных качеств, в т.ч. языковых познаний, способный осуществлять перевод, но не реализующий эту способность в практической деятельности, по крайней мере, вне решения задач следственного и судебного производства по конкретному делу. Поэтому лингвистические навыки переводчика, объективно являющиеся составной частью его правосубъектности как элемент его правоспособности, рассматриваются законодателем как гипотетические или виртуальные, но никак не реальные и практические, что существенно уменьшает, как представляется, ценность этой юридической дефиниции УПК РФ. Таким образом, формулировка содержания правосубъектности (статуса) переводчика в отечественном уголовном судопроизводстве, на наш взгляд, нуждается в дополнительной корректировке, которая бы отражала активное или, как вариант, позитивное начало в его процессуальной деятельности.
Кроме того, приведенное выше законодательное определение статуса переводчика в полной мере не отражает содержания его правосубъектности как участника процесса, понимание которого исторически сложилось в отечественном отраслевом процессуальном законодательстве и судебной практике. Например, п. 2 ч. 1 ст. 61 УПК РФ исключает для судьи, прокурора, следователя и дознавателя, т.е. всей совокупности должностных лиц стороны обвинения, возможность участвовать в производстве по делу, если они ранее в ходе разбирательства по нему исполняли обязанности переводчика (впрочем, равно как и любого иного участника судопроизводства). В соответствии с этим положением, присутствовавшим еще в советском уголовно-процессуальном законе, судебная практика позиционирует переводчика не только как самостоятельного, но и как процессуально независимого, а поэтому - еще и самодостаточного субъекта правоотношений в сфере судопроизводства по уголовным делам. Об этом напрямую свидетельствует, в частности, Определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда СССР от 27 декабря 1952 г., в котором высшей судебной инстанцией нижестоящим судам указано на то обстоятельство, что "нельзя совмещать в одном лице обязанности судьи и переводчика, процессуальное положение которых различно" <57>. На факт процессуальной самостоятельности и самодостаточности переводчика указывает и Определение Транспортной коллегии Верховного Суда СССР от 16 декабря 1953 г., согласно которому переводчиком не может быть лицо, которое "допрашивалось по тому же делу в качестве свидетеля" <58>. Кроме того, согласно Определению Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РСФСР от 10 июня 1979 г. существенным нарушением является совмещение одним лицом функций следователя и переводчика <59>. Таким образом, мы можем сделать вывод, что в рамках разбирательства по делу функции переводчика не может исполнять не только субъект судопроизводства, представляющий сторону обвинения или защиты, но и любой иной участник процесса, наделенный специфическим статусом (например, эксперт и специалист). Поэтому переводчика следует рассматривать как процессуально независимого участника судопроизводства, в своей деятельности подчиняющегося только закону и исполняющего свои обязанности в рамках судопроизводства по конкретному уголовному делу в соответствии с предписаниями УПК РФ и (подобно следователю) собственным внутренним убеждением. Источником этого убеждения являются этнолингвистические познания, приобретенные им или в процессе профессионального образования, или в рамках социализации в процессе воспитания в соответствующей этим познаниям национально-языковой среде.
--------------------------------
<57> Определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда СССР от 27 декабря 1952 г. по делу Данкова и Прегузы // Сборник постановлений Пленума и определений Коллегий Верховного Суда СССР по вопросам уголовного процесса. 1946 - 1962. С. 18.
<58> Определение Транспортной коллегии Верховного Суда СССР от 16 декабря 1953 г. по делу Кивила // Сборник постановлений Пленума и определений Коллегий Верховного Суда СССР по вопросам уголовного процесса. 1946 - 1962. С. 20.
<59> Определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РСФСР от 10 июня 1979 г. по делу Андреева // БВС РСФСР. 1980. N 1. С. 10.
Еще одной качественной характеристикой правосубъектности переводчика в уголовном процессе является его субъективная беспристрастность, т.е. личная незаинтересованность в результатах разбирательства по делу <60>. Такое наше понимание исходит из того, что он способен повлиять на ход и содержание следственного и судебного производства не только качеством (т.е. точностью и ситуационной адекватностью) перевода, но и своим эмоциональным отношением к содержанию дела (например, когда состав преступления затрагивает религиозные чувства переводчика). В этих условиях субъективная заинтересованность может быть интерпретирована как объективный фактор, влияющий не только на характер и содержание процессуальных действий, осуществляющихся с участием переводчика, но и на законность при осуществлении уголовного судопроизводства в целом. Поэтому влияние субъективного фактора личной заинтересованности переводчика должно быть исключено не только в практике деятельности правоохранительных органов, осуществляющих дознание или предварительное следствие, но и в законодательстве, иначе возможность отвода переводчика как личности из процесса уголовного судопроизводства по делу, т.е. прекращение правосубъектности лица, участвующего в производстве по делу в данном процессуальном качестве, не будет нормативно увязана с его юридическим статусом. Сегодня уголовно-процессуальный закон при определении правосубъектности переводчика не содержит положений, прямо устанавливающих обязательность его субъективной незаинтересованности в результатах производства по делу (он делает это опосредованно через норму п. 2 ст. 69 УПК РФ), и поэтому, на наш взгляд, назрела необходимость в изменении содержания соответствующей статьи УПК РФ.
--------------------------------
<60> Ранее об этом писали Р.Д. Рахунов, И.Л. Петрухин, М.А. Джафаркулиев и др. (см.: Рахунов Р.Д. Участники уголовно-процессуальной деятельности. С. 268; Петрухин И.Л. Принцип национального языка судопроизводства в советском уголовном процессе // Социалистическая законность. 1972. N 2. С. 61; Джафаркулиев М.А. Язык судопроизводства в многонациональном государстве. С. 107 - 108).
Важнейшим условием возможности осуществления перевода