Обратная сила закона
А. МИХЛИН
А. Михлин, доктор юридических
наук, профессор, заслуженный деятель науки
России.
Вопрос об обратной силе закона до
недавнего времени не вызывал особой
сложности в практике деятельности судебных
органов. Согласно ст. 6 УК РСФСР, закон,
устраняющий преступность и наказуемость
деяния или смягчающий наказание, имеет
обратную силу, то есть распространяется с
момента вступления в силу такого закона
также на деяния, совершенные до его издания.
С момента вступления в силу закона,
устраняющего преступность деяния,
соответствующие деяния, совершенные до его
вступления в силу, считаются не содержащими
состава преступления.
Закон,
устанавливающий наказуемость деяния или
усиливающий наказание, обратной силы не
имеет.
На первый взгляд, не должно
возникать трудностей в оценке вновь
принимаемого закона - устраняет он
наказуемость или вводит вновь. Однако
оказалось, что все не так просто.
Первые
трудности возникли в 1993 году, когда
законодатель внес изменения в ст. 125 и ввел
ст. 125(1) УК. Статья 125 в старой редакции
предусматривала ответственность за
похищение или подмен ребенка. После
изменений, внесенных Законом от 29 апреля 1993
г., в этой статье осталась норма об
ответственности за подмен ребенка.
Одновременно тем же законом в Уголовный
кодекс была введена новая статья - 125(1), в
которой была предусмотрена
ответственность за похищение человека. В
частности, ч. 2 этой статьи предусматривала
повышенную ответственность за похищение
несовершеннолетнего.
В это время в
судах рассматривался ряд дел о похищении
детей с целью получения за них выкупа.
Адвокаты подсудимых поставили вопрос о
прекращении всех этих дел, аргументируя это
следующими соображениями. Из ст. 125 УК
похищение ребенка исключено, поэтому
привлекать виновных по этой статье нельзя в
силу ч. 2 ст. 6 УК. Статья 125(1) введена после
совершения преступления и в силу ч. 3 ст. 6 УК
она не может иметь обратной силы. Поэтому
получалось, что деяние, общественная
опасность которого не только не исчезла, но
даже резко возросла, не должно влечь
уголовной ответственности. Судебная
практика по этому пути не пошла и, на мой
взгляд, абсолютно правильно. Полагаю, что
нельзя считать декриминализацией замену
ответственности за общественно опасное
деяние, которое ранее было предусмотрено
одной нормой закона, а после изменения
законодательства подпадает под действие
другой нормы.
Приведенный пример не
является единичным. Федеральный закон от 1
июля 1994 г. исключил из Уголовного кодекса
ст. 212(1), предусматривавшую ответственность
за угон транспортных средств, но
одновременно дополнил Кодекс ст. 148(1) -
"Неправомерное завладение транспортным
средством, лошадью или иным ценным
имуществом без цели хищения". Из анализа
последней статьи видно, что этим составом
преступления охватывается угон
транспортных средств, который ранее
подпадал под действие ст. 212(1).
Сопоставление санкций рассматриваемых
статей показывает, что основной состав
обоих преступлений предусматривает
одинаковое максимальное наказание - три
года лишения свободы. Что же касается
квалифицированных составов этого
преступления, то их санкции существенно
возросли: по ст. 212(1) могло быть назначено
максимальное наказание, не превышающее 7
лет лишения свободы, по ст. 148(1) срок возрос
до 10 лет. В связи с этим нельзя считать, что
деяние, предусматривавшееся ст. 212(1),
декриминализировано.
Более сложное
положение создалось в связи с исключением
из Уголовного кодекса ст. 68,
предусматривавшей ответственность за
диверсию. Федеральный закон от 1 июля 1994 г.,
исключив названную статью из УК,
одновременно ввел туда новую статью - 213(3)
("Терроризм"). Однако она, охватывая
полностью состав диверсии,
распространяется на значительно более
широкий круг деяний.
Рассмотрим эту
ситуацию на примере конкретного уголовного
дела, описанного в печати. В марте 1996 года в
"Российской газете" была опубликована
статья В. Климова "Мину закладывали в поезд.
Разнести могло страну". В статье речь шла о
группе лиц, закладывавших мины и взрывавших
поезда, следовавшие в Азербайджан. Автор
поднимает важный и далеко не простой
вопрос, поэтому рискнем привести длинную
цитату: "Внезапную помощь террористам
оказало... российское законодательство.
Точнее, отсутствие четких и ясных законов и
натужные попытки подогнать законы под
требование времени внесением бесконечных
поправок.
Когда преступная группа
творила свои черные дела, в силе была ст. 68
Уголовного кодекса, в которой подобные
действия квалифицировались как диверсия.
За период следствия - а он был длительным -
эту статью УК отменили. Ввели новую, о
терроризме, в соответствии с которой и
предъявили обвинение.
И вот тут
случился юридический казус, которым не
замедлил воспользоваться адвокат. По
статье УК за диверсию судить нельзя, так как
ее уже нет. А по статье за терроризм тоже,
поскольку ее не было в момент совершения
преступления". Далее автор пишет, что суд
согласился с доводами адвоката и, признав,
что подсудимые - террористы, осудил их за
"умышленное повреждение тех или иных
хозяйственных объектов" (в переводе на язык
Уголовного кодекса - "за умышленное
уничтожение или повреждение имущества").
Если судить по статье, то приговор исходит
из декриминализации преступления,
предусматривавшегося ст. 68 УК. Вряд ли нужно
доказывать, что это не так. Общественная
опасность террористических действий
отнюдь не исчезла. В данном случае она даже
усилилась. Изменения в законе (мы не считаем
их "натужными попытками подогнать законы
под требование времени") вызваны желанием
законодателя расширить объект
преступления и дифференцировать
ответственность за терроризм.
Диверсия
представляла собой преступление,
совершенное "с целью ослабления Советского
государства". Между тем террористы далеко
не всегда ставят перед собой цель
ослабления государства (и Советского, и
Российского). Чаще всего это стремление
нарушить общественную безопасность,
уничтожить конкурента, запугать
определенные организации или отдельных
лиц, заставить их совершить какие-либо
действия, например погасить долг, уплатить
определенную сумму рэкетиру, прекратить
уголовное дело и т.д. Однако при этом не
исключаются и политические цели.
В том
виде, в каком описано приведенное дело в
упомянутой статье, политические цели
налицо, причем взрывы производились и на
территории России, от них гибли граждане
России, хотя не очень ясно, направлено ли
преступление против России или против
другого государства - Азербайджана.
(Ясность может быть внесена при изучении
материалов уголовного дела.)
Рассмотрим
оба варианта. Если признать, что содеянное
виновными преследовало цель ослабления
Российского государства, то оно должно быть
квалифицировано по ст. 213(3) УК, ибо введение
этой статьи применительно к деяниям,
охватывавшимся ст. 68 УК, нельзя
рассматривать как усиление наказания.
Во-первых, минимальный предел санкции
основного состава преступления снизился
(по ст. 68 - восемь лет лишения свободы, по ст.
213(3) - три года); во-вторых, ответственность
по ст. 213(3) дифференцирована в зависимости
от последствий и совершения преступления
организованной группой; в-третьих,
максимальная санкция осталась без
изменения (смертная казнь с конфискацией
имущества). Вместе с тем смертная казнь по
ст. 213(3) может назначаться лишь в случаях,
когда содеянное повлекло смерть
человека.
Другое дело в ситуации, когда
акт терроризма не преследовал цель
ослабления Российского государства. В этом
случае статье 213(3) нельзя придать обратную
силу, ибо она явно усилила ответственность.
Преступление должно квалифицироваться по
ранее действовавшему законодательству:
если причинена смерть людям - как
умышленное убийство; если последствием
было лишь повреждение имущества - налицо
умышленное уничтожение или повреждение
имущества; в том случае, когда наступили и
те, и другие последствия, содеянное должно
квалифицироваться по совокупности
преступлений.
Возвращаясь к упомянутой
газетной статье, укажу, что, по-видимому, суд
не усмотрел в действиях виновных цели
ослабления Российского государства. Кстати
сказать, назначенное наказание далеко от
максимально допустимого: по ч. 2 ст. 98 УК,
действовавшей до 1 июля 1994 г., санкция за
умышленное повреждение или уничтожение
государственного или общественного
имущества общеопасным способом
предусматривала лишение свободы на срок до
10 лет; виновным же назначено от 1,5 до 6 лет
лишения свободы.
Из сказанного видно,
что решение вопроса об обратной силе закона
при рассмотрении конкретных уголовных дел
может быть связано со значительными
сложностями. Чтобы избежать ошибок, такие
вопросы должны быть предусмотрены и
разъяснены в законе о введении в действие
новых норм.
При введении в действие
повышенной ответственности за похищение
человека это сделано не было. Однако
Федеральный закон от 1 июля 1994 г. не обошел
этот вопрос. В ст. 3 Закона говорилось, что
"пересмотр вступивших в законную силу
приговоров судов в связи с внесенными
настоящим Федеральным законом в Уголовный
кодекс РСФСР изменениями и дополнениями,
устраняющими наказуемость деяния или
смягчающими наказание, производится в
порядке надзора в соответствии с главой
тридцатой Уголовно-процессуального
кодекса РСФСР". Эта статья признает
сложность отнесения той или иной новой
нормы к числу устраняющих ответственность
или смягчающих наказуемость деяния либо
устанавливающих наказуемость или
усиливающих наказание. Именно поэтому она
возлагает обязанность пересмотра
вступивших в законную силу приговоров на
судебные органы, которые смогут
квалифицированно разрешить возникающие
трудности. Что же касается еще не
рассмотренных дел, то эти вопросы должны
быть разрешены в приговоре. Между тем для
установления единообразия в рассмотрении
уголовных дел было бы целесообразно дать
судам разъяснения в постановлении Пленума
Верховного Суда Российской Федерации.
Необходимо отметить, что актуальность
проблемы обратной силе закона особенно
возрастает в связи с предстоящим введением
в действие нового Уголовного кодекса, в
Особенную часть которого внесены
существенные изменения по сравнению с
действующим УК.
ССЫЛКИ НА ПРАВОВЫЕ
АКТЫ
"УГОЛОВНЫЙ КОДЕКС РСФСР"
(утв. ВС РСФСР 27.10.1960)
ФЕДЕРАЛЬНЫЙ ЗАКОН от
01.07.1994 N 10-ФЗ
"О ВНЕСЕНИИ ИЗМЕНЕНИЙ И
ДОПОЛНЕНИЙ В УГОЛОВНЫЙ КОДЕКС РСФСР И
УГОЛОВНО - ПРОЦЕССУАЛЬНЫЙ КОДЕКС РСФСР"
Российская юстиция, N 9, 1996
