Еще раз о криминологическом понятии преступности и преступления
институционально диктуемых связей, когда
личные предпочтения мало что дают, например
при свободе места жительства, работы,
религии, обязательств и т.п. <*>
--------------------------------
<*> См.: Dahrendorf Ralf. Life
Chauces: Approaches to Social and Political Theory. Chicago: University of
Chicago, 1979.
Активизация преступности -
проявление процесса возрастающего
индивидуализма. Теряется доверие к
институтам власти (в том числе к таким, как
правительство, полиция, армия),
утверждаются правовой и бытовой цинизм,
нелегитимные способы решения жизненных
проблем на какое-то время оказываются более
эффективными, чем дозволенные правовые.
Именно такую картину нам рисует Ф. Фукуяма в
своем анализе современной деструктивности
<*>.
--------------------------------
<*> См.:
Фукуяма Ф. Великий разрыв. "Изд. АКТ",
2003.
Добро и зло характеризуют мир с
позиции "ультимативных ценностей", по
отношению к которым ценность натуральных
вещей имеет лишь символический и
преходящий характер. В Древнем Египте бык
(Апис) считался священным животным, а его
убийство - преступлением, но в это же время в
других странах быки приносились в жертву
богам. В обоих случаях служение высшей
ценности и было "объективированным"
добром.
В обоих случаях с быками,
несмотря на внешнее различие ситуаций,
нравственные оценки сакрального отношения
совпадают. Именно сакральное отношение к
высшей ценности здесь и есть "объективная
истина", тогда как "реальность" здесь лишь
"подручный материал", служащий процедуре
выражения этой сакральности. В первом
случае она выражается в сохранении
животного, во втором - в принесении его в
жертву.
Рассматриваемая "диалектика
свободы" хотя и реализуется в "историческом
времени" конкретных обществ, однако имеет
транссоциальную природу человеческой
духовности, точно так же как и структура
внутренних оснований деструктивного
поведения, составляющих деструктивный
полюс этически значимого поведения каждого
человека. Эти основания можно свести к трем
векторам деструктивной активности:
агрессии, экспансии, обману - трем духовно,
социально и генетически обусловленным
"страстям", к которым сводится всякое
криминальное поведение, каким бы сложным
оно ни было. Указанными основаниями
деструктивного поведения "покрываются"
посягательства на любой из общественных и
индивидуальных интересов, будь то жизнь и
здоровье, материальные и духовные блага,
истина, а также общественные и
государственные интересы, которые, в
сущности, сводятся к этим же благам,
получающим особый (надличностный) статус.
Можно задать вопрос, а куда следует отнести
преступную неосторожность и преступную
безответственность? На наш взгляд, это -
варианты обмана, вернее - самообмана.
Указанные основания деструктивного
поведения определяют
энергетически-смысловую составляющую
деструктивной (в том числе криминальной)
мотивации и присущи каждому человеку,
потенциально способному, при определенных
обстоятельствах, на их применение или,
напротив, способному к их подавлению -
качеству, приобретенному в ходе
социодуховного созревания. Только
онтологической обусловленностью основ
деструктивного поведения, своеобразием их
проявления и созревания в ходе
социализации можно объяснить возрастные и
особенно половые (гендерные) различия
преступности, объяснить "тайну", выявить
полноту элементов и свойств преступления и
преступности и т.д.
С учетом изложенных
выше замечаний, "содержательное"
криминологическое определение
преступления можно изложить в следующем
виде: преступление есть виновное деяние,
посягающее на интересы личности, общества
или государства и выражающееся в
общественно опасном, то есть превышающем
определенный пороговый уровень, проявлении
виновным агрессии, экспансии, обмана
(раздельно или в их сочетании), запрещенном
законом под страхом наказания.
Представленное определение, отображающее
сущностные характеристики деструктивного
поведения (виновное проявление агрессии,
экспансии, обмана), с позиции уголовного
права является избыточным, однако в
качестве криминологического определение
может быть полезным, поскольку выходит за
рамки инструментального, служащего лишь
для идентификации деяния, подведения его
под "рубрику" закона. Криминологическое
определение характеризует преступление не
только как социально-правовое, но и как
духовное явление.
Древнее "уголовное
право" было движущей силой эволюции
духовности, сакральной силой,
конституирующей личность, выводящей ее из
тени общины. По мере усложнения
общественных форм бытия и необходимости их
защиты от потенциала деструктивности и
понятие преступления, и феноменология
преступности становятся богаче и порой
чудовищно "богаче", имея в виду произвол
власти. Однако феноменологическим ядром
преступления было и остается виновное и
опасное проявление насилия, экспансии и
обмана. И за каждым совершенным "реальным"
преступлением это ядро "просвечивает".
Власть, национализировав, присвоив
уголовную юстицию в качестве социального
капитала, пожелала, чтобы к преступлению
относилось все, что она называет
"преступлением". Под это стали подгоняться и
соответствующие "теории".
Определение
преступления, сформулированное нами выше,
учитывающее обязательное
духовно-этическое содержание (и,
одновременно, оценку) запрещаемого
поведения, ограничивает произвол власти
именно в содержательной трактовке
уголовных запретов: криминализации могут
подлежать лишь объективные проявления
агрессии, экспансии и обмана, посягающие на
жизнь, блага, систему. Власть при отделении
преступного от непреступного должна
опираться не на произвольные усмотрения, но
на содержание поведения субъектов,
содержание, измеренное и оцененное по
всеобщей для человечества, имеющей
этическую природу шкале "добра и зла".
Исходя из криминологического определения
преступления как единичного, можно
определить и преступность как общее - это
уголовно наказуемое множественное
проявление присущей человеку и его
поведению деструктивности (в форме
агрессии, экспансии, обмана и их сочетаний),
параметры которого характеризуют степень
динамического равновесия общественных
институтов и личностной креативности в
системе "личность - социум". Это определение
преступности подчеркивает имманентный
характер преступности человеческой
природе и ее связь с состоянием общества. В
данном определении мы можем видеть
интегрированные черты и фундаментального,
и конвенционального, и
неконвенционального, и личностного
подходов. В нем нет только безличностного
небытия.
В практических целях
преступность должна рассматриваться в
определенных исторических пределах
конкретного общества, имеющего
пространственные (географические) и
временные границы, и должна быть выражаема
такими качественными свойствами и
количественными параметрами, которые бы
позволяли контролировать ее изменение, в
том числе и в качестве результата
воздействия на ее причины и условия,
связанные с характеристиками самого
общества, его институтов и граждан.
Журнал российского права, 2004, N 9
