Международное законодательство о борьбе с коррупцией и нормы ук рф
важное значение в процессе оказания
международной правовой помощи, поскольку
такая помощь обусловливается условием
соблюдения стороной принципа "двойной
криминализации".
Статья 22 Конвенции
("Хищение имущества в частном секторе") в
определенном смысле перекликается со ст. 17
(Хищение, неправомерное присвоение или иное
нецелевое использование имущества
публичным должностным лицом"). Обе нормы
имеют общий признак, выражающийся в том, что
незаконные действия совершаются с таким
имуществом, которое вверено виновному. На
этом сходство этих статей заканчивается.
Например, в соответствии с Конвенцией
хищение, совершенное в публичной сфере, по
своим объективным характеристикам не одно
и то же, что присвоение публичных средств.
Напротив, не совсем понятно, можно ли
рассматривать незаконное присвоение
имущества в частном секторе как способ
хищения такого имущества. И дело не в том,
что подобные конструкции могут внести
неточность в описание аналогичных норм в
нашем законодательстве (обязательная
криминализация таких составов не
предусмотрена). Проблема состоит в другом, и
связана она прежде всего с необходимостью
более точного разграничения преступлений
коррупционной направленности, совершаемых
в частном и публичном секторах. Достаточно
взглянуть на ст. 160 УК РФ ("Присвоение или
растрата"), которая распространяет свое
действие на отношения, складывающиеся в
публичной и частной сферах.
Исходя из
смысла закона содеянное квалифицируется по
этой норме безотносительно к тому, что
похищенные средства являются публичными
либо составляют собственность
коммерческих компаний. Однако в первом
случае публичные средства должны быть
возвращены в страну происхождения. Что
касается похищенных частных средств, то это
правило к ним не применяется. Таким образом,
возникает некая коллизия, вызванная тем,
что хищение публичных и частных средств
квалифицируется по одной статье, что отнюдь
не влечет применение одинаковых правовых
последствий к похищенным средствам. Это
обстоятельство нарушает целостность
системы ответственности за коррупционные
преступления.
Отличительная
особенность Конвенции ООН "Против
коррупции" в части регламентации
ответственности за отмывание преступных
доходов - наличие в ней указания о
криминализации сговора на совершение
преступления. Впервые подобная конструкция
была использована в Конвенции ООН "О борьбе
против незаконного оборота наркотических
средств и психотропных веществ".
Европейское международное право,
затрагивая проблему борьбы с легализацией
преступных доходов, выделяет лишь
организованные формы совершения
преступлений этого вида и характерные для
них виды соучастия. Нашему
законодательству наиболее близка
криминологическая модель, действующая на
основе международных конвенций ООН.
Безусловно, при этом нельзя сбрасывать со
счетов присущие российской правовой
системе некоторые специфические черты. В
соответствии с ч. 1 ст. 30 УК сговор на
совершение преступления признается
приготовлением к совершению преступления.
Одновременно презюмируется
ответственность за приготовление лишь к
тяжкому и особо тяжкому преступлениям.
Рассмотрим особенности конструкций
отдельных норм, квалифицируемых как
правонарушения, связанные с отмыванием
преступных доходов. В этом контексте важно
помнить, что составы преступлений,
включенные в п. "а" ч. 1 ст. 23 Конвенции, должны
быть самостоятельно имплементированы в
наше внутреннее законодательство даже в
тех случаях, когда они не согласуются с
основными принципами правовой системы.
Таким образом, в ситуациях, обусловленных
коллизией национальных норм и норм
международного права, предпочтение
отдается международному законодательству.
Однако такое правило не может применяться в
случаях, когда следующие из Конвенции
дополнения затрагивают "основополагающие
принципы внутреннего законодательства".
По своим криминообразующим признакам
содержащиеся в п. "а" ч. 1 ст. 23 Конвенции
составы преступлений имеют много общего.
Основные различия связаны с элементами
мотивации преступлений и, в меньшей
степени, с особенностями описания
объективной стороны таких преступлений.
Первая конструкция предполагает
совершение виновным конкретных действий
(конверсия или перевод) с имуществом,
которое реально есть в его распоряжении.
Причем умысел такого лица направлен на
введение в заблуждение официальных
структур о преступном происхождении
имущества. Делаться это может по-разному, с
использованием завуалированных форм с
обязательной поведенческой установкой
указать квазилегальный источник
происхождения имущества.
Особенность
другого состава преступления в том, что
само имущество может не представляться
виновному либо передаваться ему на
временное хранение без права в дальнейшем
определять его судьбу. При заданной
ситуации ответственность наступает за
сокрытие бенефициарных владельцев
имущества и иных важных сведений о
происхождении такого имущества без
совершения с ним каких-либо операций.
Вместе с тем как в первом случае, так и во
втором виновный должен знать, что такое
имущество представляет из себя доходы от
преступлений.
В соответствии с
Конвенцией к преступлениям, связанным с
легализацией преступных доходов, следует
относить сделки по приобретению, хранению
или использованию имущества, если в момент
его получения лицу известно, что такое
имущество представляет из себя доходы от
преступлений. Аналог такого состава - ст. 175
УК РФ, предусматривающая ответственность
за заранее не обещанное приобретение или
сбыт имущества, заведомо добытого
преступным путем. Все иные операции с таким
имуществом, совершенные лицом, заранее
давшим обещание на их проведение,
квалифицируются как соучастие в основном
преступлении, связанном с легализацией
преступных доходов.
Часть 2 ст. 23
Конвенции представляет из себя руководство
по разработке универсального
законодательства в части, касающейся
криминализации деяний, связанных с
легализацией преступных доходов. В ней
формулируется правило экстерриториальной
юрисдикции. Согласно ему национальная
юрисдикция может распространяться на
предикатные (основные) преступления,
совершенные за пределами территории
государств-участников. Условием реализации
этого правила служит принцип двойной
криминализации, заключающийся в том, что
основное преступление должно быть
наказуемо как по законодательству
государства-участника, где оно совершено,
так и по законодательству другого
государства-участника, рассматривающего
вопросы ответственности за преступление,
связанное с легализацией преступных
доходов.
Проиллюстрируем действие
правила на примере. Допустим, лицо
совершило на территории государства "А"
основное преступление, квалифицируемое как
мошенничество. В последующем на территории
другого государства "Б" преступно
полученное имущество легализуется другим
лицом путем заранее не обещанного
приобретения либо использования. Получив
соответствующие доказательства,
правоохранительные органы государства "Б"
могут привлечь к уголовной ответственности
основного исполнителя предикатного
преступления и другое лицо, действующее на
территории данного государства. Но эту
процедуру можно осуществить лишь в том
случае, когда мошенничество будет уголовно
наказуемо в обоих государствах.
По
своему характеру и содержанию основных
признаков преступление, квалифицируемое
как сокрытие (ст. 24 Конвенции), является
родственным по отношению к иным
преступлениям, связанным с легализацией
преступных доходов. От государств не
требуется, чтобы они в обязательном порядке
включили этот состав в свое внутреннее
уголовное законодательство. Сокрытие как
уголовно-правовой состав имеет отношение к
преступлениям, связанным с легализацией
преступно полученного имущества, по ряду
признаков.
Во-первых, сокрытие или
непрерывное удержание совершается только с
таким имуществом, о котором виновному
известно, что оно получено в результате
коррупционного преступления.
Во-вторых,
имущество должно быть получено в
результате совершения преступлений,
признанных настоящей Конвенцией. Как я уже
ранее обращал внимание, термин "признанных
таковыми в соответствии с настоящей
Конвенцией" предполагает криминализацию
государством-участником преступления, о
котором идет речь в Конвенции, в своем
внутреннем законодательстве. Если такого
не происходит, то преступление для
государства-участника не может
рассматриваться в качестве основного
применительно к иным преступлениям,
связанным с легализацией преступных
доходов. Таким образом, к таким
преступлениям наиболее применим термин
"охватываемых настоящей Конвенцией".
И
последнее. По-видимому, предполагая, что
предложенный состав может затронуть
институт соучастия, международный
законодатель заранее оговорил, что он не
может применяться к случаям соучастия лица
в основном коррупционном преступлении. Тем
самым была снята коллизия между ст. ст. 24 и 27
Конвенции.
Законность, 2005, N 11
