Международное законодательство о борьбе с коррупцией и нормы ук рф
С КОРРУПЦИЕЙ И НОРМЫ УК РФ
И. КАМЫНИН
И.
Камынин, заместитель начальника управления
Генеральной прокуратуры РФ.
После
подписания Российской Федерацией в г.
Мериде (Мексика) 9 декабря 2003 г. Конвенции
ООН "Против коррупции" мы фактически
включились в процесс обновления нашей
правовой базы с целью приведения ее в
соответствие с международными стандартами.
Наиболее существенным и радикальным
изменениям должно подвергнуться уголовное
законодательство.
В этой связи
рассмотрение темы целесообразно начать с
изложения самой Конвенции. В нее включена
специальная глава 3 "Криминализация и
правоохранительная деятельность". Как
видно из названия, сфера регулирования этой
главы довольно широка и включает в себя
вопросы как материального, так и
процессуального законодательства. В ней
изложены составы конкретных видов
преступного поведения, связанного с
отмыванием преступных доходов, включая
такие ее формы, как содействие, поддержка,
подстрекательство и участие в совершении
преступлений подобного рода.
Ключевое
место в Конвенции занимают составы о
подкупе национальных и иностранных
публичных должностных лиц. Конструкции
этих составов преступлений объединены
рядом признаков. Так, объективная сторона
преступления, выражающаяся в активном
подкупе, проявляется прежде всего в
обещании, предложении и предоставлении
инициатором взятки публичным должностным
лицам либо иным лицам, действующим в
интересах основных фигурантов, каких-либо
неправомерных преимуществ. Пассивный
подкуп связывается с вымогательством либо
принятием публичными должностными лицами
неправомерных преимуществ.
Однако в
отличие от состава преступления о подкупе
национальных публичных должностных лиц
пассивный подкуп применительно к
иностранным публичным должностным лицам
может выражаться и в форме принятия
предложения в виде намерения предоставить
какое-либо неправомерное преимущество.
Другой обязательный признак - нарушение
иностранным публичным должностным лицом
при принятии неправомерных преимуществ
своих обязанностей, что заметно
ограничивает основания и пределы уголовной
ответственности таких лиц. К тому же, если
криминализация активного подкупа
иностранных публичных должностных лиц
является обязательным условием выполнения
Конвенции, то решение о криминализации
пассивного подкупа указанных лиц
рассматривается каждым государством
исходя из своих внутренних интересов.
Более сложную конструкцию имеет такой
состав преступления, как злоупотребление
влиянием в корыстных целях. В цепочку
незаконных действий оказываются втянутыми
уже три стороны, причем последней
инстанцией, от которой зависит
окончательное решение вопроса, по замыслу
разработчиков Конвенции, выступает
администрация либо публичный орган. Для
признания деяния преступным не важно,
наступили для инициатора злоупотребления
влиянием какие-либо благоприятные
последствия либо нет.
Результаты
дискуссий по этой статье приводят к выводу
о необходимости более четкого понимания
такого элемента состава преступления, как
действительное или предполагаемое влияние.
Практически именно оно становится объектом
торговли, и поэтому от его содержания будет
зависеть квалификация незаконных
действий.
Страны-участницы также пришли
к выводу о необходимости расширения
перечня коррупционных преступлений. Он
дополнен преступлениями против
собственности (хищение и неправомерное
присвоение чужого имущества) и
должностными преступлениями (нецелевое и
неправомерное использование имущества).
Имея общий базовый элемент в части
признания субъекта ответственности,
которым является публичное должностное
лицо, отмеченные составы преступлений
направлены на охрану публичных и частных
средств, т.е. любого имущества. Подобная
конструкция создает предпосылки для
определения дальнейшей судьбы таких
средств при обнаружении их на территории
страны-участницы. Если речь ведется о
похищенных публичных средствах, то тогда
может быть применим принцип безусловного
возврата таких средств в страну
происхождения. К частным средствам такой
механизм не используется.
Важно
отметить, что конвенционная норма
сформулирована как императивная установка
для всех стран-участниц. Это обусловливает
необходимость криминализации в российском
законодательстве таких деяний, как
нецелевое и неправомерное использование
чужого имущества.
Законодатель не
замедлил с принятием своего решения. Почти
одновременно с подписанием нашей страной
Конвенции ООН "Против коррупции" был принят
Федеральный закон "О внесении изменений и
дополнений в Уголовный кодекс Российской
Федерации". Не буду останавливаться на
оценке всего Закона, отмечу лишь, что в него
включены в качестве самостоятельных
составов преступлений нормы о нецелевом
расходовании бюджетных средств (ст. 285.1) и
нецелевом расходовании средств
государственных внебюджетных фондов (ст.
285.2).
Эти составы по ряду позиций более
радикальные, чем те преступления в сфере
бюджетной сферы, которые следуют из
Конвенции. Сразу же обращает на себя
внимание отсутствие в них описания мотивов
совершенного преступления. В противовес
этому международное законодательство цель
извлечения выгоды для себя либо иных
третьих лиц рассматривает в качестве
обязательного элемента состава
преступления.
В то же время в Конвенции
шире раскрыты предметы преступления. В
перечень включены частные средства, ценные
бумаги, иные ценные вещи. Безусловно,
некоторые разночтения могут также
возникнуть при толковании понятий
"использование" и "расходование" средств с
точки зрения их соответствия конвенционным
требованиям. Однако в целом можно
констатировать, что наше национальное
уголовное законодательство восприняло
международные установки о специальной
криминализации нарушений в области
бюджетного процесса.
На первый взгляд
принципиальные возражения может вызвать
новый уголовно-правовой состав о
незаконном обогащении (ст. 20 Конвенции).
Причин здесь много, и основная заключается
в том, что наша правовая система не
позволяет рассматривать такие
правонарушения в качестве преступных в
силу того, что вывод о противоправности
совершенных деяний вовсе не следует из
установленного факта значительного
увеличения активов публичного
должностного лица.
Этому препятствует
также фундаментальный принцип презумпции
невиновности, возлагающий обязанность
доказывания противоправности совершенного
нарушения на правоохранительные органы и
исключающий возможность принятия решения
на основании противоречивых и сомнительных
выводов.
Здесь правильнее будет
оперировать нормами налогового
законодательства, исходя из понимания того,
что полученные публичным должностным лицом
доходы составляют налогооблагаемую базу.
Иными словами, суть ответственности должна
заключаться не в том, что лицо незаконно
обогатилось, а в том, что оно не уплатило
законно установленные налоги с полученных
доходов.
Однако и тут есть свои нюансы.
Имеются в виду не только законно полученные
публичным должностным лицом доходы, но и
такие, которые по своей природе не имеют
законного происхождения. Как быть в такой
ситуации? Вменять публичному должностному
лицу в обязанность сообщать компетентному
органу о всех полученных им доходах
(законных и незаконных) и источниках их
получения либо ограничиться только
осуществлением контроля за законно
полученными доходами?
Двойственность
положения должностного лица может быть
вызвана тем, что при добровольном раскаянии
(по-иному такое поведение нельзя назвать)
оно одновременно информирует компетентные
органы о совершенном правонарушении, в
результате которого были получены такие
доходы. В этом случае будут отсутствовать
признаки деяния незаконного обогащения,
поскольку выгодоприобретатель разумно
объяснил происхождение полученных средств.
Но в то же время будут присутствовать
признаки другого состава преступления -
легализации средств, полученных преступным
путем. Напротив, если должностное лицо
уклонилось от дачи объяснений о
происхождении имущества либо дало
недостаточно разумное обоснование, то
фактически может понести ответственность
только за незаконное обогащение.
Указанные и иные обстоятельства, влияющие
на степень общественной опасности
совершенного правонарушения, безусловно,
должны учитываться при рассмотрении
вопроса о криминализации незаконного
обогащения.
Поставленная проблема
имеет иной угол зрения. В соответствии с ч. 7
ст. 12 Конвенции ООН "Против
транснациональной организованной
преступности" государства-участники могут
зафиксировать в своем национальном
законодательстве требование о том, чтобы
лицо, совершившее преступление, доказало
законное происхождение предполагаемых
доходов или другого имущества, подлежащего
конфискации. Несмотря на то что и указанная
норма не имеет обязательного характера для
стран-участниц, применительно к
коррупционным преступлениям это
требование может быть реализовано в нашем
процессуальном законодательстве без
ущерба для общих принципов правовой
системы. Предпосылки к этому есть, и весьма
существенные.
На основании п. 4 ч. 3 ст. 81
УПК РФ имущество, деньги и иные ценности
должны признаваться вещественными
доказательствами по делу тогда, когда они
получены в результате преступных действий
либо нажиты преступным путем. К сожалению,
этот терминологический ряд не был в полной
мере раскрыт, и поэтому нужно обращаться к
другим правовым источникам для правильного
понимания существующих понятий.
Обратимся вначале к Определению
Конституционного Суда Российской
Федерации от 16 января 2001 г. "По делу о
проверке конституционности примечания 2 к
статье 158 Уголовного кодекса Российской
Федерации в связи с жалобой гражданина
Скородумова Дмитрия Анатольевича". В нем
сказано, что преступность деяния
оценивается по его степени общественной
опасности и порожденным им последствиям,
необходимыми компонентами которого служат
объем причиненного вреда
правоустановленным отношениям и размер
неосновательного обогащения виновного
лица. Как правило, имущественный вред,
причиненный собственнику имущества,
составляет стоимость доходов, полученных
лицом в результате совершения
преступления. Такие последствия характерны
для корыстных преступлений против чужой
собственности. Поэтому есть все основания
для отождествления понятия
"неосновательное обогащение" с понятием
"имущество, деньги и иные ценности,
полученные в результате совершения
преступных действий".
Если же
ознакомиться с ранее действовавшим
Постановлением Пленума Верховного Суда
СССР "О судебной практике по делам о
взяточничестве" (в редакции Постановления
от 26 апреля 1984 г. N 7), то увидим, что по делам
указанной категории судам предписывалось
признавать деньги и ценности как
неосновательно приобретенное имущество.
Когда же в ходе предварительного
расследования, несмотря на предпринятые
усилия, их не удавалось обнаружить, судам
предлагалось руководствоваться
положениями ст. 473 ГК РСФСР для взыскания
неосновательно приобретенного имущества в
доход государства.
Напомню, что ст. 473 ГК
РСФСР регулировала отношения, возникающие
из неосновательного приобретения или
сбережения. Согласно ей имущество,
приобретенное за счет другого лица в
результате действий, заведомо противных
интересам государства и общества, если оно
не подлежало конфискации, взыскивалось в
доход государства. Такой же порядок
распространялся на полученные виновным
лицом доходы, которые оно получило или
должно было получить в результате
неосновательного обогащения. Из этого
следует, что термин "имущество, нажитое
преступным путем" наиболее созвучен
понятию "доходы от преступления", которое
используется в тексте Конвенции ООН "Против
коррупции".
В этом международном
документе под такими доходами понимается
имущество, которое прямо или косвенно
приобретено либо получено в результате
совершения преступления. Косвенный путь
получения доходов и есть та квинтэссенция,
указывающая на вторичность их извлечения в
процессе осуществления легитимной либо
нелегитимной деятельности. Практически все
становится ясно.
По моему мнению,
следует вернуться к существовавшим
правовым традициям нашего национального
законодательства, модернизировать
гражданско-правовые средства с целью
эффективного истребования и обращения в
доход государства имущества, явившегося
результатом незаконного обогащения.
Закономерным итогом такой работы должна
стать реализация норм международной
конвенции в нашем внутреннем праве.
Статья 21 Конвенции ("Подкуп в частном
секторе") распространяется на отношения,
возникающие между участниками
экономической, финансовой или коммерческой
деятельности. Эта норма не является
обязательной для стран-участниц и может
рассматриваться ими лишь в качестве
рекомендации. Но наш законодатель уже
предусмотрел уголовную ответственность за
подобного рода правонарушения в ст. 204 УК
("Коммерческий подкуп"). И поэтому в
контексте Конвенции важно понять, в какой
степени содержащаяся в ней норма приемлема
для нашего национального уголовного
законодательства.
Определенные
неясности могут возникнуть при определении
субъекта ответственности за подкуп в
частном секторе. В качестве такового
Конвенция рассматривает лицо, которое
"руководит работой организации частного
сектора или работает в любом качестве в
такой организации". Судя по всему,
обязательный признак, связанный с
выполнением работы в любом качестве, не
должен пониматься слишком широко. Такая
конструкция неприменима ко всем лицам,
находящимся в штате какой-либо
коммерческой организации. Иная точка
зрения приводила бы к избыточной правовой
регламентации в данной сфере.
На эту
мысль наводят заключения некоторых
экспертов Совета Европы,
специализирующихся в области
международного законодательства,
направленного против коррупции. Оценивая
положения российского уголовного
законодательства, они отмечали, что
субъектами коммерческого подкупа с точки
зрения международных стандартов должны
признаваться не только лица, выполняющие
управленческие функции, но и иные,
деятельность которых имеет большое
значение для таких коммерческих и иных
организаций. Имея в виду, что стандарты,
выработанные Советом Европы, имеют
принципиальное значение в плане
осуществления добросовестной коммерческой
практики, нам предстоит серьезно подумать
над проблемой унификации норм об уголовной
ответственности за коммерческий подкуп. И в
первую очередь эти меры должны коснуться
описания субъектов ответственности.
Стоит обратить внимание еще на один элемент
нормы о подкупе в частном секторе.
Международное законодательство связывает
возможность наступления уголовной
ответственности с установленным фактом
нарушения лицом своих обязанностей.
Согласно же действующей редакции ст. 204 УК
РФ ответственность может наступать в
случае получения виновным имущества в
связи с занимаемым служебным положением и
независимо от того, нарушил ли он свои
обязанности. Очевидно, что национальная
норма уголовного законодательства
применима к иным ситуациям, а не только к
тем случаям, когда виновное лицо нарушает
свои обязанности. Указанное обстоятельство
будет иметь
