Определение сферы действия норм упк
В. БОЖЬЕВ
В. Божьев, заслуженный деятель
науки РФ, доктор юридических наук,
профессор.
Среди вопросов, получивших
отражение в Постановлении
Конституционного Суда Российской
Федерации N 13-П от 29 июня 2004 г. по делу о
проверке конституционности отдельных
положений статей 7, 15, 107, 234 и 450 УПК РФ,
особого внимания заслуживает решение по
результатам проверки конституционности
положений ч. ч. 1 и 2 ст. 7. Сразу отметим, что
решение Конституционного Суда в этой части
носит далеко не частный характер, имеет
общепроцессуальное значение, выходя далеко
за рамки интерпретации положений одной
статьи УПК.
В указанном Постановлении
Конституционный Суд признал положения ч. ч.
1 и 2 ст. 7 не противоречащими Конституции
Российской Федерации. Не ограничиваясь
этим, он указал (это особенно важно), что
предписания ч. ч. 1 и 2 ст. 7 распространяются
"...лишь на случаи, когда положения иных
федеральных законов, непосредственно
регулирующих порядок производства по
уголовным делам, противоречат
Уголовно-процессуальному кодексу
Российской Федерации".
На первый взгляд
такая позиция должна бы всех устроить.
Однако, если тщательно проанализировать не
только резолютивную, но и описательную
часть Постановления, то окажется, что не все
обстоит так гладко, как хотелось бы. И дело
здесь не столько в конечных выводах суда (мы
их не оспариваем), сколько в их
обосновании.
Опираясь на положения ст.
ст. 1 и 7 УПК, Конституционный Суд пришел к
выводу, что по своему
конституционно-правовому смыслу в системе
норм положения ч. ч. 1 и 2 ст. 7 УПК не
затрагивают определенную Конституцией
иерархию нормативных актов в правовой
системе Российской Федерации и не
предполагают распространение приоритета
УПК на разрешение возможных коллизий между
ним и каким бы то ни было федеральным
конституционным законом или международным
договором России. Эти положения не вызывают
сомнений ввиду их очевидности. Если, скажем,
в УПК РФ разработчики "забыли"
предусмотреть принцип всеобщего равенства
перед законом и судом, он все равно
действует в уголовном судопроизводстве в
силу ст. 19 Конституции и ст. 7 Федерального
конституционного закона о судебной
системе. И хотя в приведенном примере
скорее присутствует несоответствие (чем
противоречие) между федеральным и
федеральным конституционным законами,
здесь, как и в случае противоречия,
действует аналогичный механизм (ч. 3 ст. 76
Конституции РФ).
Более сложная ситуация
возникает, когда конкурируют нормы законов
одного уровня, например Уголовного и
Уголовно-процессуального кодексов. И здесь,
надо признать, Конституционный Суд четко
обозначил, что УПК, будучи обычным
федеральным законом, не имеет преимущества
перед другими федеральными законами.
Правильны и два других принципиальных
положения, которые необходимо учитывать
судьям, прокурорам, органам расследования в
своей практике:
1) в случае коллизии
между двумя законами действует последний
по времени принятия закон, даже если в нем
отсутствует специальное предписание об
отмене ранее принятых законоположений;
2) приоритетными, однако, признаются нормы
того закона, который специально
предназначен для регулирования
соответствующих отношений.
Иначе
говоря, Конституционный Суд в случае
конкуренции норм отдал предпочтение нормам
того закона, который для того и создан,
чтобы регулировать эти общественные
отношения. Вроде бы и здесь все ясно, если
подойти к разрешению вопроса отвлеченно,
абстрагируясь от практики применения норм
права следователем или судом. Между тем в
ходе реального производства по уголовному
делу применение норм уголовного права
может быть осуществлено только при
одновременном применении норм
уголовно-процессуального права. И здесь
правоприменитель нередко испытывает
затруднения. Такая ситуация до недавнего
времени нередко возникала при принятии
решений о прекращении уголовных дел ввиду
освобождения лица от уголовной
ответственности. И происходило это потому,
что УК предусматривал одни
материально-правовые основания для этого, а
УПК - другие, в том числе
материально-правовые (ст. ст. 75 - 78 УК, ст. ст.
25, 26, 28 УПК в первой редакции).
Обратимся,
например, к ст. 25 УПК (в первоначальной
редакции), предусмотревшей прекращение
уголовного дела в связи с примирением
сторон в отношении лица, против которого
впервые осуществляется уголовное
преследование по подозрению или обвинению
в совершении преступления небольшой или
средней тяжести. Казалось бы, служебная
роль положений ст. 25 УПК очевидна: они
должны быть направлены на реализацию лишь
положений ст. 76 УК, предусмотревшей
возможность освобождения от уголовной
ответственности лица, впервые совершившего
преступление небольшой тяжести, если оно
примирилось с потерпевшим и загладило
причиненный ему вред.
Но разработчики
проекта уголовно-процессуального закона,
не ограничившись указанным "уточнением"
норм УК, наряду с этим подвергли
"исправлению" установленные материальным
законом уголовно-правовые предпосылки
прекращения уголовного дела ввиду
освобождения лица от уголовной
ответственности - совершения преступления
впервые. Для этого в текст ст. 25 УПК было
включено такое условие прекращения
уголовного дела, как осуществление впервые
уголовного преследования. Между тем это
процессуальное положение далеко не
равнозначно уголовно-правовому понятию
"совершение преступления впервые", с
которым УК связывает возможность
освобождения лица от уголовной
ответственности.
Сущность уголовного
преследования, как следует из установлений
УПК РФ, состоит в деятельности по
изобличению подозреваемого или
обвиняемого в совершении преступления (п. 55
ст. 5). Между тем хорошо известно, что даже
неоднократные попытки органов
расследования осуществлять уголовное
преследование, завершившиеся прекращением
уголовных дел или уголовного
преследования, в силу презумпции
невиновности не имеют уголовно-правового
значения и потому не могут стать
препятствием к освобождению лица от
уголовной ответственности, а следовательно
- и к прекращению уголовного дела.
В ст.
25, как, впрочем, и в ст. ст. 26, 28 (ч. 1) УПК,
содержались и другие положения, не
соответствовавшие ст. ст. 76, 77 и 75 УК. Тот
факт, что была изменена редакция ст. 25, а ст.
26 УПК вообще утратила силу, не умаляет
значения высказанных суждений. К тому же
противоречия между некоторыми нормами УК и
УПК в полной мере не устранены и поныне.
Например, в УПК предусмотрено прекращение
уголовного дела ввиду истечения давности
уголовного преследования (п. 3 ч. 1 ст. 24),
тогда как уголовным законом предусмотрены
сроки давности привлечения к уголовной
ответственности и давности приведения в
исполнение обвинительного приговора (ст.
ст. 78, 83 и 94).
Вторгаясь в сферу действия
уголовного права в приведенных и других
случаях, УПК стремится "подправить"
уголовно-правовые нормы, что является
грубым нарушением предписаний ч. 1 ст. 3
УК.
Необходимо отметить, что в
приведенных и многих других случаях в ходе
производства по уголовному делу лица,
наделенные властными полномочиями,
принимая процессуальные решения, применяют
не только уголовно-процессуальные, но и
одновременно уголовно-правовые нормы.
Скажем больше, именно в рамках и только в
рамках уголовного процесса властные
участники уголовного судопроизводства
осуществляют применение норм уголовного
права. Недооценка разработчиками УПК той
связи, которая объективно существует между
уголовным и уголовно-процессуальным
правом, между уголовно-правовыми и
уголовно-процессуальными отношениями,
привела к ряду ошибок в тексте
уголовно-процессуального закона. И хотя за
короткое время в УПК РФ внесено свыше 500
изменений и дополнений, нельзя утверждать,
что все противоречия между нормами УК и
нормами УПК устранены. Многие коллизии
остались не замеченными или как бы не
замеченными.
Эти противоречия с помощью
предписаний ст. 7 УПК разрешить невозможно,
не нарушая предметного принципа построения
отраслевого законодательства, на что
вполне оправданно обратил внимание КС РФ в
Постановлении от 29 июня 2004 г. Эта позиция
Конституционного Суда вполне согласуется с
устоявшимися общетеоретическими
положениями о делении законодательства на
отрасли в зависимости от предмета и метода
правового регулирования.
Применительно
к коллизиям, возникшим в ходе
правоприменения норм уголовного и
уголовно-процессуального права, ничего
изобретать не надо. Необходимо лишь
правильно применять то аксиоматичное
положение, о котором напомнил КС РФ.
Следовательно, если в конкретном случае
речь идет о возможности прекращения
уголовного дела в отношении лица, впервые
совершившего преступление, следователь,
прокурор, суд должны решать вопрос о
наличии этого имеющего уголовно-правовое
значение обстоятельства сообразно нормам
УК, а не УПК. Аналогичным образом следовало
поступать в недавнем прошлом, когда УК
предусматривал возможность освобождения
от уголовной ответственности лица,
совершившего преступление небольшой
тяжести (ст. ст. 76 и 77 в редакции до изменений
Федеральным законом от 8 декабря 2003 г.), а УПК
допускал возможность прекращения дела в
связи с освобождением от уголовной
ответственности по указанным основаниям
также и в случае совершения преступлений
средней тяжести (ст. ст. 25 и 26 в редакции до
принятия Федерального закона от 8 декабря
2003 г.). В этих случаях предпочтение должно
быть отдано не нормам УПК, а предписаниям
УК, так как дело прекращается в связи с
освобождением лица от уголовной
ответственности, а это - предмет уголовного
права.
Приведенные положения
уголовного и уголовно-процессуального
права позволяют подтвердить
обоснованность вывода Конституционного
Суда РФ о способности ч. ч. 1 и 2 ст. 7 УПК
преодолевать противоречия лишь в случаях,
когда иные федеральные законы,
регулирующие порядок производства по
уголовным делам, противоречат
Уголовно-процессуальному кодексу.
Важно усвоить, что, ограничив сферу
действия указанных законоположений,
Конституционный Суд тем самым определил не
только границы действия ч. ч. 1 и 2 ст. 7 УПК, но
и установил вообще пределы действия норм
уголовно-процессуального права в уголовном
судопроизводстве. В этом, прежде всего и
главным образом, состоит важнейшая роль
рассматриваемого Постановления. Оно имеет
принципиальное значение не потому, что, как
заметил КС РФ, нормы ст. 7 УПК "не
предполагают приоритета" УПК на разрешение
возможных коллизий между ним и другими
федеральными законами, а потому, что эти
противоречия реально существуют и их
необходимо разрешать в ходе уголовного
судопроизводства. Решения
Конституционного Суда в части проверки
конституционности некоторых положений ст. 7
УПК важны для формирования судебной и
следственной практики в ближайшем будущем,
так как некоторые нормы УПК по-прежнему
нацелены именно на их применение при
возникновении противоречий с нормами УК, в
том числе и при решении уголовно-правовых
вопросов. Такой законотворческий процесс
юридически порочен. Его необходимо было как
можно скорее остановить. И Конституционный
Суд это сделал. Его решение в отношении
положений ч. ч. 1 и 2 ст. 7 УПК РФ имеет важное
значение не только на будущее, но и для
разрешения конкретных прикладных вопросов
в настоящее время. Нельзя переоценить
влияние, которое окажет указанное решение
на дальнейшее развитие юридической
науки.
Разделяя указанный вывод КС РФ,
необходимо все же отметить, что некоторые
предпосылки к этому выводу, приведенные в
Постановлении от 29 июня 2004 г., не вполне
безупречны. Обоснованно утверждая, что
федеральное уголовное судопроизводство
представляет собой самостоятельную сферу
правового регулирования, Конституционный
Суд ошибочно, на наш взгляд, полагает, что
"юридической формой
уголовно-процессуальных отношений
является уголовно-процессуальное
законодательство как отдельная отрасль в
системе законодательства Российской
Федерации" (п. 2.2). В этом утверждении есть
определенная непоследовательность,
вызванная недооценкой связи предмета
правового регулирования общественных
отношений и механизма их регулирования.
Уголовно-процессуальное право (которое в
сфере уголовного судопроизводства
представлено законами) предметом
регулирования имеет общественные
отношения, возникающие в связи с
возбуждением уголовного дела и последующим
производством по нему, а также в стадии
исполнения приговора при решении
предусмотренных законом
уголовно-процессуальных, уголовно-правовых
и уголовно-исполнительных вопросов.
С
получением компетентными органами
информации о готовящемся или совершенном
преступлении (заявлении, сообщении и др.) у
должностных лиц, ответственных за ее
рассмотрение и последующее производство по
уголовному делу, возникают регулируемые
уголовно-процессуальным правом
фактические общественные отношения с
другими субъектами права: должностными
лицами, представителями организаций и
объединений, гражданами. Эти отношения
возникают, развиваются и прекращаются в
ходе уголовного судопроизводства, а также
могут дискретно функционировать в стадии
исполнения приговора. Эти фактические
общественные отношения являются
уголовно-процессуальными, так как
регулируются они путем установления
разрешений и запретов нормами
уголовно-процессуального права. В нормах
уголовного процессуального права (прежде
всего УПК) предусмотрен круг субъектов
уголовно-процессуальных отношений, их
процессуальные права и обязанности,
реализация которых осуществляется путем
совершения тех или иных действий или
воздержаний от них.
Следовательно,
содержанием уголовно-процессуальных
отношений являются процессуальные
действия, а внутренней формой - права и
обязанности субъектов правоотношений,
которые определяют масштабы должного или
возможного (допустимого) поведения, т.е.
рамки правоотношений. Внешнюю же форму
уголовно-процессуальных отношений
составляют установленный законом порядок и
последовательность производства каждого
процессуального действия (следственного
или судебного) и всей системы
уголовно-процессуальных действий и
решений.
Те самые права и обязанности
участников (субъектов) уголовного
судопроизводства, реализация которых
формирует уголовно-процессуальные
отношения, будучи зафиксированы в нормах
закона, представляют собою содержание
последних (т.е. процессуальных норм). Но
содержание нормы права - это еще не
содержание правоотношения. В этом нетрудно
убедиться, обратившись, например, к ст. ст. 29,
37 - 60 УПК РФ. Они определяют права и
обязанности различных участников
судопроизводства на разных этапах
уголовного процесса.
Посредством
установления этих прав и обязанностей
законодатель моделирует рамки возможных
правоотношений, т.е. их внутреннюю форму.
Таким образом, складывается ситуация: то,
что является содержанием норм права,
трансформируется в форму, когда нормы права
реализуются в уголовно-процессуальных
отношениях. В общей теории права этот
процесс квалифицируется как диалектика
перехода содержания и формы в праве.
Из
этого, однако, не следует, как считает КС РФ,
что уголовно-процессуальное
законодательство является юридической
формой уголовно-процессуальных
