|
omr
Сообщений:3
|
опубликовано: 2012-12-24 11:57:11
Хочу предложить Вашему вниманию, на мой
взгляд, довольно интересную историю. Для
периодического издания, поднимающего на
своих страницах «острые» вопросы, она
должна быть интересной вдвойне, поскольку в
ней пересекаются темы, репортажи о которых
занимают первые кадры телевизионных
новостей, и, вполне возможно, еще не раз
станут объектами пристального внимания
общественности. Это скандал о коррупции
вокруг Министерства Обороны РФ, скандал
вокруг ОВД «Хорошево-Мневники» г. Москвы и
тема произвола российских полиции и судов.
Интересна эта история будет и тем, что пишет
ее заключенный зоны строгого режима, на
собственной шкуре испытавший каток нашей
«правоохранительной» системы. В отношении
меня российская полиция и российский суд
проявили не только некомпетентность,
равнодушие и жестокость, но, и своими
действиями и решениями вольно или невольно
прикрыли коррупционную деятельность,
связанную с хищениями из бюджета
Министерства Обороны РФ. Вся эта история, в
очередной раз до предела наглядно дает
ответ на вопрос: почему современную Россию
называют «государством жуликов и воров».
Именно то обстоятельство, что мне стали
известны подробности коррупционной схемы
хищений из бюджета «оборонки» и стало
истинной причиной моей «посадки». Люди,
против которых я выступил, сделали все
возможное, чтобы устранить меня как
свидетеля их преступной деятельности,
пустив следствие по ложному следу, убедив
суд в моей виновности, отправив меня за
решетку на долгие 7 лет. а там …кто вспомнит
всю эту историю через 7 лет (мой срок)? В наше
время – это целая эпоха…
ПРЕДЫСТОРИЯ
Приговором Хорошевского районного суда г.
Москвы от 21 марта 2012 года я, Гончаров
Дмитрий Иванович был признан виновным в
совершении преступления, предусмотренного
п. «б» ч. 3 ст. 163 УК РФ – «вымогательство» и
мне было назначено наказание – 7 лет
лишения свободы в колонии строгого режима.
О правомерности этого судебного решения и
об особенностях расследования и следствия
я напишу далее. Сначала – о подоплёке всей
этой истории, о том, что лежит в самом её
основании.
Вопреки выводам суда полагаю, что у
потерпевшего имелась веская причина для
оговора, а именно - моя осведомленность о
коррупционной схеме, разработанной и
реализованной этим самым потерпевшим –
генеральным директором ООО «Игра-Техника»
(далее по тексту – «Фирма») гражданином К. В
результате реализации этой схемы из
государственного оборонного бюджета были
совершены хищения в особо крупном размере.
Вот как это было.
С 01.03.2008 по 05.10.2010 г. я работал начальником
юридического отдела «Фирмы» потерпевшего
К. (зам.ген.директора этой «Фирмы» –
гражданин Ф., свидетель обвинения, а также –
партнер и близкий друг К.) Эта фирма в
течение ряда лет являлась подрядчиком по
выполнению государственных контрактов по
заказу Главного Автобронетанкового
Управления Министерства Обороны
Российской Федерации (ГАБТУ МО РФ), в
частности, контракта Т-211 от 19.02.2008 года.
Предмет контракта – изготовление
укрывочных брезентов для бронетехники.
Общая цена контракта – более 250000000 рублей
(двести пятьдесят миллионов).
Коррупционная схема состояла в том, что
цена контракта изначально была завышена,
т.к. в ее основу были заложены ложные данные.
Эти данные, в том числе, были предоставлены
НИИ Министерства Обороны РФ (г. Кубинка
Московской области). Потерпевший К. вместе
со своим партнером Ф. смогли наладить связи
с представителями этого НИИ и предоставили
им данные о том, что их фирма является
непосредственным производителем парусины
брезентовой с повышенными качественными
характеристиками, также «Фирма» якобы
обладает собственными производственными
мощностями для пошива этих брезентов, что
на самом деле не соответствует
действительности.
НИИ Минобороны, в свою очередь, указал в
своих рекомендациях по формированию цены
контракта, что для пошива укрывочных
брезентов необходимо использование
брезента с повышенными качественными
характеристиками, и одним из
производителей такого брезента является
фирма потерпевшего К.
Предоставив в конкурсной документации для
участия в конкурсе ложные сведения о
наличии собственного производства,
используя свои связи среди представителей
ГАБТУ МО РФ, руководство «Фирмы» сумело
выиграть конкурс на выполнение контракта
Т-211, который был заключен 19.02.2008 г.
Впоследствии, для выполнения контракта
использовался не брезент с повышенными
прочностными характеристиками, а серийный
брезент, закупаемый в ОАО «Владимирский
текстиль» (г. Вязники) и ОАО «Казанский лен»
(г. Казань). Пошив укрывочных брезентов
производился заключенными на промышленной
зоне колонии строгого режима ФБУ ИК-17 УФСИН
России по Вологодской области, по
расценкам, установленным для оценки труда
осужденных.
Таким образом, реальные затраты на
выполнение контракта сокращались и
истинная себестоимость составляла
примерно 60% от официальной цены. В этой
схеме использовался ряд фирм-однодневок,
через которые заказ размещался у истинных
производителей, а полученная «экономия»
обналичивалась и расхищалась. При этом
фирмой, заключавшей договор подряда на
пошив укрывочных брезентов с ФБУ ИК-17
являлось ООО «Вудмен» (Генеральным
директором и единственным учредителем
которой являлся гражданин Ф., по
совместительству – Зам.ген.директора ООО
«Игра-Техника», ген.директором которой
является К.) Это является доказательством
аффилированности этих юридических лиц и
доказательством их участия в коррупционной
схеме. В договоре между ООО «Вудмен» и ФБУ
ИК-17 укрывочные брезенты именовались «Тент
№1», «Тент №2» и т.д., чтобы затруднить
возможные проверки. Аналогичная схема
использовалась при выполнении и других
контрактов и договоров с ОАО «Арзамасский
механический завод» (г. Арзамас), ОАО
«Курганмашзавод» (г. Курган), БТРЗ № 81 (г.
Армавир) – завод по ремонту БТР, с
объединением «Роскосмос». Всё это –
крупные производственные предприятия,
работающие на «оборонку». Более подробно
описывать эту схему в рамках моего письма
не имеет смысла. Подробное описание этой
схемы в части занижения затрат, содержится
в материалах уголовного дела по обвинению
меня в вымогательстве как
«компрометирующая информация», которой я,
якобы шантажировал потерпевшего К. Другая
часть – о коррупционных связях – имеется в
моих заявлениях в Следственный Комитет РФ и
Генеральную Прокуратуру.
В Следственном Комитете в настоящее время
проверку моего заявления проводит 517
военный следственный отдел Следственного
Комитета Российской Федерации,
расположенный по адресу: 123007, г. Москва,
Хорошевское шоссе, д. 38 Д, стр. 2. Об этом я
проинформирован в Уведомлении о передаче
сообщения о преступлении по
подследственности от 20.07.2012 г. (подписано
следователем по ОВД Контрольно
методического отдела ВСУ СК России по г.
Москве подполковником юстиции Д.В.
Бологовым).
Мое сообщение в Генеральную Прокуратуру
передано в Прокуратуру Москвы в Управление
по обеспечению участия прокуроров в
рассмотрении уголовных дел судами. Об этом
я уведомлен сообщением от 14.08.2012 г.,
подписанным начальником этого Управления
М.С. Ерицян.
Было заявление и в Главную Военную
Прокуратуру (еще в июне 2012 г.), но оттуда,
почему-то, никакого ответа я так и не
получил по сей день.
Обо всех этих заявлениях я упоминал даже в
кассационной жалобе от 12.06.2012 г. (сам
кассационный суд состоялся 27.06.2012 г.), но
судьи оставили это всё без внимания, видимо
не сочтя эту информацию важной.
КАК ВСЕ БЫЛО
Работая в «Фирме», я постепенно начал
понимать, каким способом владельцы этой
конторы зарабатывают деньги. Поэтому мое
желание уволится оттуда, после довольно
непродолжительного периода работы не
должно казаться странным.
Морально-психологическая атмосфера,
созданная руководителями, полностью
способствовала этому решению. Всем
сотрудникам внушалась мысль, что, что за
деньги можно добиться любого нужного
решения от любого чиновника, избежать любой
ответственности. Я уже не молодой человек,
почти всю сознательную жизнь, начиная с 90х
годов, занимался предпринимательством,
многие иллюзии мне чужды, так как остались в
далёком прошлом. Имею огромный стаж работы
в различных структурах и большой опыт
предпринимательской деятельности. Но я в
первый раз в жизни столкнулся с таким
цинизмом, лицемерием и осознанием своей
полной безнаказанности. Наверное, эти люди
были убеждены, что главный успех в жизни,
лучшее проявление конкурентоспособности –
это удачный подкуп очередного чиновника,
сытая отрыжка после переваривания
очередного, ловко «отпиленного» куска
бюджета (оборонного бюджета!).
Глядя на них, у меня невольно возникала
мысль: а может быть они правы? В условиях
современной России, они просто стремятся
как можно лучше обеспечить свои семьи,
будущее своих детей, оторвав кусок побольше
и пожирнее! Они тоже работают, придумывают
все эти схемы, налаживают связи, тратят свои
нервы и энергию! Ну а то, что всех
окружающих, не умеющих «пилить», а значит и
жить (то, что есть всё-таки люди, которые не
хотят так зарабатывать им даже не приходит
в голову) можно и за людей не считать, так
это тоже, может быть верно. Такая уж у нас
страна – кто «не пилит», тот прозябает. И
можно ли осуждать этих людей за такое
мировоззрение? Это же на каждом шагу. В
телевизионных передачах, уже нисколько не
смущаясь, говорят об учёте коррупционной
составляющей, как необходимой статье
расхода буквально во всём. Но как долго
такая большая страна сможет жить? Не очень
долго, и это все понимают. При таком
устройстве жизни всё когда-нибудь рухнет!
Когда я увольнялся из этой конторы, моё
самосознание не достигло такого уровня,
чтобы стать непримиримым борцом с
коррупцией. Я просто не хотел во всём этом
участвовать. Дело не в том, что меня
обделяли. К моменту увольнения я фактически
выполнял функции управляющего фирмой, был
посвящен почти во все проекты, за
исключением некоторых моментов, которые
стали понятны мне уже позже. Я получал
сносную зарплату, мне были обещаны
премиальные по итогам года и выполнения
контрактов. В некоторых проектах я выступал
уже как партнер. Даже взял на себя по
просьбе К и Ф ответственность за очень
проблемную фирму (переоформил её на себя),
«прикрыв» тем самым репутацию Ф.,
обеспечивая ему, таким образом, возможность
возглавить муниципальное унитарное
предприятие в г.Ржеве Тверской области –
МУП «Ржевский лен» (об этом эпизоде
подробнее – позже). Так что, мне было
оказано доверие, обещаны неплохие, по
критериям моих начальников, перспективы.
Сами начальники твердо стояли на ногах и не
доверять их обещаниям, у меня не было
никаких оснований. Дело в том, что всё чаще
приходила мысль о том, что далеко не
хорошими делами занимаются мои начальники.
Бороться со всем этим я не видел
возможности, но и участвовать не хотел. Я
решил просто уйти и заняться собственным
делом, как занимался раньше. В один из дней я
объявил начальникам о своем решении
уволиться из их конторы После этого всё и
началось. Выплата обещанных годовых премий
и бонусов за прошедшие 2 года сначала начала
растягиваться во времени (фактически я
перестал работать в «фирме» с 01.06.2010г.).
Бывшие начальники объясняли эту задержку
вполне объективными причинами, не
согласиться с которыми было трудно. Позже
стали выясняться некоторые неприятные для
меня подробности нашего бывшего
«сотрудничества». Например, то, что
проданное мне ООО «РИА» (об этой сделке я
написал выше), помимо известных мне проблем,
имело ещё и кредиторскую задолженность
перед той же «Фирмой» на сумму более 3000000
(трех миллионов) рублей. Встал вопрос,
почему мне не сообщили о таком положении
дел в момент продажи? Отношения всё больше
накалялись. В конце концов, я настоял, чтобы
все оставшиеся обязательства предо мной
были оформлены договором. Так и был
заключен договор «об информационном и
юридическом обслуживании» между мной и
«Фирмой». В этом договоре отсутствовал
график платежей и я, в очередной раз,
предложил обсудить эту проблему. Видимо,
бывшим начальникам к тому времени (начало
апреля 2011 года) надоело возиться со мной, и я
был попросту «послан». Если вас
когда-нибудь «кидали», вы поймете мое
состояние. Вот тогда, чтобы все-таки
побудить мое бывшее начальство
расплатиться со мной, я и написал им письмо
и отправил его по электронной почте. Сразу
скажу, что никаких угроз письмо не
содержало, да и глупо было угрожать чем-либо
таким противникам (на тот момент – уже
противникам). Свои мысли и требования я
оформил в письменном виде по двум
обстоятельствам. Во-первых, чтобы быть
понятым предельно однозначно, во вторых - в
целях собственной безопасности. Так или
иначе, это письмо отражало мое
эмоциональное состояние, а речь шла о
выплате не маленькой суммы – одного
миллиона рублей. Мало ли чего можно ожидать
от людей, которые должны тебе такую сумму?
Случись со мной что, осталось бы письменное
(пусть и в электронном виде) свидетельство
наших взаимоотношений. В письме имелось
такое предложение: «Даже если вы со мной не
рассчитаетесь, без денег я не останусь, но
не хотелось бы «торговать вашими костями на
вашем пепелище», но имеется и такой вариант,
а именно: написать ряд статей и книгу под
общей темой «как распилить бюджет без пыли
и шума». Я привел именно это предложение из
всего письма потому, что его оригинал не
сохранился (в деле хранится, не известно кем
измененный вариант, в виде распечатки), и
потом, в обвинительном заключении, отрывком
из этого предложения: «торговать вашими
костями на вашем пепелище» (исключительно
только этим отрывком и больше ничем!), было
обосновано применение мной угрозы
насилием. Подробнее об этом – позже.
Получив мое письмо, мои бывшие начальники,
полагаю, и вправду испугались, но вовсе не
«костей и пепелища», а второй половины
этого предложения. До конца апреля я
получил требуемую мной сумму в
соответствии с нашими договоренностями,
т.е. остаток неисполненных обязательств:
один миллион рублей. В наших отношениях
остался только один не закрытий вопрос: та
самая всплывшая за предшествующие месяцы
кредиторская задолженность ООО «РИА» перед
«Фирмой», о которой меня не поставили в
известность при совершении сделки. Надо
сказать, что часть задолженности на тот
момент все-таки была списана. Оставшийся
долг составлял сумму примерно в 2 миллиона
рублей. В заключенном договоре, о котором я
упомянул выше, мы обговорили этот момент. По
договору, оставшееся обязательство ООО
«РИА» было обеспечено обязательствами по
договору. Это был своеобразный
взаимозачет.
Я не знаю, что происходило в головах моих
бывших начальников после расчёта со мной,
как складывался их бизнес. Со мной они
общаться отказывались, да и у меня особого
желания не было. Могу лишь предполагать ход
их мыслей и рассуждений. Видимо, их всерьёз
заставило задуматься моё упоминание о
статьях и книге на очень больную для них
тему. Да и тон моего письма, наверняка, им
очень не понравился. Ещё никто из
увольнявшихся работников не смел общаться
с ними в подобном тоне. Помимо этого, во мне
действительно увидели угрозу, но не угрозу
насилием, а угрозу возможного разоблачения.
И, полагаю, решено было меня нейтрализовать,
попутно выполнив ещё несколько задач.
Первая – устранение и дискредитация
возможного свидетеля коррупционной
деятельности в моем лице, вторая –
установка юридического препятствия для
расследования этой деятельности – так
называемой преюдиции (ст. 90 УПК РФ), третья –
демонстрация силы и возможностей для
других возможных свидетелей этой
деятельности. Попутно проводился комплекс
мероприятий вероятно, для сокрытия следов
– перерегистрация фирм, принадлежащих К. и
Ф. на других лиц, смена руководителей,
возможно, уничтожение документации. На все
это времени было предостаточно: письмо я
отправил 09.04.2011, а заявление в полицию
потерпевший написал 11.07.2011, спустя три
месяца. Слабо верится, что К .Всё это время,
видимо трясся от страха, перечитывая те
самые слова о костях и пепелище,
представляя в своём воспалённом
воображении меня, торгующим этими костями
вразвес и поштучно и не решаясь выйти из
дома. Удивительно, как потерпевший, человек
явно рассудительный и эмоционально
устойчивый, смог убедить следствие и суд в
том, что прочитав эту фразу, он реально
поверил, что я всерьез планирую сжечь дотла
его жилище вместе с ним и всеми его
родственниками, после чего разверну бойкую
торговлю их обгорелыми скелетами, причем
страх за жизнь и здоровье был такой сильный,
что потерпевший целых три месяца не мог
дойти до ОВД, чтобы подать заявление.
Для решения первых двух задач, полагаю, был
приглашен адвокат – некий Шевчук П.В.
(«звезда» телешоу «Час суда» на канале НТВ),
бывший следователь ГУ МВД, вероятно,
сохранивший все свои связи и навыки,
приобретенные во время службы.. Возможно, с
помощью Шевчука, как опытного оперативника,
знающего наверняка все тонкости
следственных действий, были просчитаны все
действия стороны обвинения: Были придуманы
угрозы, и осуществлёна фабрикация
недостающих доказательств этих угроз
(именно поэтому при внимательном
рассмотрении видна вся надуманность этих
угроз). Исходя из того, что мог знать я, как
бывший начальник юридического отдела, была
составлена та самая «компрометирующая
информация». В ней изложили часть
коррупционной схемы, раскрывающая только
механизм хищения в части того, как
«экономились» затраты. Вероятно,
полученное от меня письмо с требованиями
выплаты было отредактировано. Свидетели
обвинения, дающие абсолютно одинаковые
показания исключительно со слов
потерпевшего и с поразительной точностью
запомнившие все подробности моих
взаимоотношений с потерпевшим, вероятно
были хорошо подготовлены. Все они являются
либо родственниками партнера по бизнесу
потерпевшего, либо его сотрудниками, и (по
их же показаниям) – друзьями К. Однако суд
не счел их лицами заинтересованными, и их
показания, не вызывающие сомнений, легли в
основу обвинения. Вся ситуация была
представлена им как вымогательство с моей
стороны. Потом все свои показания они дали,
как и записано в этих показаниях,
исключительно со слов потерпевшего
(«показания» таких вот «свидетелей»
принимает во внимание наш суд), рассказали,
как он испугался, чуть ли не до сердечного
криза, прочитанных слов про «кости и
пепелище». Каждый свидетель обвинения в
своих показаниях непременно упомянул о
ложности «компрометирующей информации».
Оставалось договориться о том, чтобы
«компрометирующая информация» никуда,
кроме оперов и следователя не ушла, чтобы не
дай Бог, её не стали проверять на самом деле,
и о том, чтобы все эти сфабрикованные
доказательства и выводы не вызывали
сомнения у следователя. Это - только
кажется, что сделать это трудно. Имея под
рукой такого товарища, как Шевчук В.П. с его
«трудной и опасной» службой в прошлом.
Видимо договоренности были достигнуты,
ударили по рукам и понеслось…
СЛЕДСТВИЕ
11.07.2011 потерпевший К. трясясь от волнения,
судя по почерку, пишет заявление в ОВД
«Хорошево-Мневники» г. Москвы о совершенном
в отношении него особо-тяжком преступлении
- вымогательстве в особо крупном размере. Я
в это время находился в Волгоградской
области вместе со своей семьёй. Там я
находился до 10.10.2011 года. Однажды, в августе,
мне позвонил (в Волгоград) один наш общий
знакомый. Он попросил перезвонить ему с
другого номера, и только после выполнения
мной этой просьбы, продолжил разговор. Из
состоявшегося между нами разговора я
уяснил следующее: мои бывшие начальники
завели на меня уголовное дело, мой телефон
прослушивается. Тогда я не воспринял
серьезно всю эту информацию, поскольку
никакой вины за собой не ощущал, отнесся к
ней, как к некой интриге, и вскоре забыл про
этот разговор. Позднее, уже в СИЗО, зная, что
в деле и в правду имеется распечатка моих
разговоров (впрочем, никаких угроз не
доказывающая) я этот разговор вспомнил и
сделал вывод, что мой знакомый говорил
правду. А откуда он мог знать о
прослушивании разговоров? В том разговоре
он сказал, что от К. Вот и выходит, что К. был
осведомлён о подробностях оперативных
мероприятиях в отношении меня. Думаю, что
вопрос, откуда он узнал эти подробности, ему
ещё зададут. Никаких записей с угрозами в
деле нет!
10.10.2011 я вместе с семьей вернулся в Москву.
На Павелецком вокзале я был арестован на
глазах у моей жены (жена в тот момент была
беременна нашим третьим ребенком) и детей
сотрудниками УУР ГУ МВД по г. Москве
(знаменитый МУР), меня допросили те же
сотрудники, провели обыск, изъяли телефон,
после чего я был ими доставлен в ОВД
«Хорошево-Мневники». Тем же вечером
состоялась очная ставка с потерпевшим. Я
объяснил, что все мои требования были
основаны на договоре. Потерпевший заявил,
что никакого договора со мной не заключал,
что в его офисе без всякого контроля и учета
хранились пустые бланки с печатью фирмы и
его подписью (!). Вот такой беспечный
предприниматель, выполняющий госзаказы
Министерства обороны (К. на тот момент имел
более чем 20-ти летний опыт
предпринимательской деятельности). После
этой очной ставки меня отправили в ИВС
«Строгино», где я провел 2 суток. Никакого
договора у меня никто не спросил, просто
отправили в ИВС и все. Уже тогда у меня
возник вопрос: почему, если заявление было
подано в территориальный ОВД
«Хорошево-Мневники», за расследование
взялись опера с Петровки? Почему и по чьей
инициативе это сделано? Неужели я настолько
опасный преступник, что мной занимается
знаменитый Московский Уголовный Розыск?
Ответ может дать человек, по чьей
инициативе моему делу была придана такая
важность. Впоследствии, уже из СИЗО я
отправил этот вопрос, вместе с рядом других
вопросов о ходе расследования и следствия
по моему делу, в Управление Собственной
Безопасности ГУВД г. Москвы. Получил
странный ответ, за подписью некого
«начальника» Трушкина (без звания и
должности, так и подписано «Начальник»
Трушкин, исходящий номер этой бумаги
почему-то совпадает с исходящим из СИЗО),
где для обжалования приговора мне
предлагалось обратиться в судебные органы
с соответствующей жалобой. Я написал, что в
своем заявлении приговор не обжаловал, а
хотел получить объяснение ряда странных, с
моей точки зрения, событий при
расследовании и следствии по моему делу и
отправил вместе с первоначальным запросом,
вместе с ответом «начальника» Трушкина в
Московскую городскую Прокуратуру. Пока
ответа не получил. Скоро год будет..
После 2х суток, проведенных в ИВС, меня
выпустили под подписку о невыезде.
Прокуратура, на тот момент, не сочла меня
слишком опасным, да и доказательства моей
виновности выглядели весьма шаткими.
В ИВС «Строгино» произошел странный случай.
На второй день моего пребывания, меня
вызвали на беседу двое молодых людей. Они
представились оперативниками УФСИН (?),
проявили заметную осведомленность и
интерес к моему делу. Взяли с меня
письменное объяснение и удалились.
Впоследствии это объяснение в материалах
дела не обнаружилось. Среди оперов с
Петровки я этих молодых людей не видел.
Позднее, уже на суде, один из них появился в
компании зятя потерпевшего. Вели они себя
как старые знакомые и у меня за спиной, как
бы невзначай, рассуждали о том, сколько
стоит нужное судебное решение в Мосгорсуде.
Разговор велся демонстративно в такой
тональности, чтобы я его слышал, наверно,
чтобы оказать на меня определенное
психологическое воздействие. Об этих
молодых людях я тоже задавал вопрос в УСБ,
просил выяснить по чьей инициативе и с
какой целью они меня навещали, и вообще кто
они такие. Ответ «начальника Трушкина» я
уже упоминал.
На следующий день после выхода из ИВС у меня
на квартире был проведен обыск.. Проводили
обыск те же самые сотрудники УУР, что и
задерживали меня на Павелецком вокзале.
Мою беременную жену постоянно
провоцировали, не разрешая ей увести из
квартиры испуганного ребенка, маленькая
дочь плакала, видя чужих, роющихся в вещах
чужих людей, это усугубляло и без того
крайне нервозную атмосферу, но, думаю, что
опытным операм такая обстановка была
только на руку Мое внимание, внимание моей
жены и понятых постоянно отвлекали. Был
создан ужасный беспорядок. В таких
условиях, в комнате старшей дочери, за
комодом с вещами опер.сотрудником были
«найдены» сложенные в несколько раз смятые
(да так, что легко уместились бы, например, в
кармане) листы бумаги, Оказалось, что это –
чистые бланки с печатью «Фирмы» и подписью
К. И момент был подходящим – я вышел в
другую комнату успокоить плачущего
ребенка, моя жена стояла к комоду спиной,
отвечая на вопросы второго оперативника,
рывшегося в письменном столе. Какая удача!
Версия потерпевшего начинает
подтверждаться! Вот они те самые бланки,
разбросанные по всему офису, о которых
говорил потерпевший на очной ставке! Мне
так и хотелось, как в известном фильме
«Место встречи изменить нельзя» сказать
знаменитую фразу про кошелек. Сразу после
находки, сотрудники обыск моментально
прекратили, как будто нашли то, что искали и
больше тратить своё время у них нет
возможности, составили протокол, и,
прихватив компьютер старшей дочери,
удалились. Кстати моя жена написала
возражения к протоколу, но ни следователь,
ни судья не допрашивали ее по изложенным
фактам. Вот тогда я понял, какая беда меня
постигла. Я знал, что никаких бланков
«Фирмы» у меня дома никогда не было, поэтому
предположил, что наверно опера с Петровки
подкинули мне бланки, а стало быть, тогда
существует сговор с потерпевшиим.
Представляете, если это правда, какие
деньги нужно заплатить операм с Петровки,
чтобы они стали исполнять такие «фокусы»?
Все-таки организация уважаемая, и люди там
должны работать соответствующие. Значит, у
потерпевшего есть большое желание меня
посадить, и он готов ради этого на многое.
Вымогатель, думаю, рассуждал бы так: если
потерпевший упомянул о том, что бланки были
разбросаны у него по всему офису, то лежащие
у меня дома за комодом, они становятся
уликой, от которой надо избавиться при
первой же возможности. И такая возможность
у меня была. Между моим возвращением из ИВС
и обыском был интервал времени в 17 часов.
Можно было вывезти пол квартиры. Но бланки
«нашли». А на компьютере дочери
удивительным образом обнаружился как раз
тот файл с текстом письма с угрозами, хотя
при изъятии оперативники не описывали,
какие именно файлы имеются на этом
компьютере. В протоколе обыска не было
отмечено, что компьютер принадлежит дочери
Однако, суд решил, что хоть и не установлено,
с какого компьютера писалось и было
отправлено письмо потерпевшему, данный
компьютер тем не менее является
вещ.доказательством и изымается в доход
государства! Моим возражениям суд не внял.
Почему? Не знаю…
Через неделю мне предъявляют «короткое»
обвинение (так надо по закону, чтобы
обосновать меру пресечения – подписку о
невыезде) и все затихает почти на месяц. На
допросы меня не вызывают.
В это же время мы с женой узнаем, что наш
будущий малыш – мальчик. Представляете
себе, что это значит, когда в отношении вас
идет такое своеобразное следствие! Все эти
проблемы, коррупционеры и оперативные
сотрудники уходят далеко на задний план.
Всё это кажется настолько мелкой и ничего
не значащей вознёй, по сравнению с тем, что у
нас будет не только дочки, но и сын! Мы
поженились совсем недавно – неполных 5 лет
назад и мечтали, что у нас так и будет – дочь
и сын! В нашем возрасте (жене -38, мне -45) это
очень большое для нас, даже великое
событие!
В конце ноября меня наконец-то вызывают на
допрос. Я в качестве доказательства своей
невиновности, не смотря на то, что у меня
никто не спрашивал, предъявляю договор. За
это время следователь сменился. Остается
догадываться, какие причины вынудили его
отказаться от ведения такого «сладкого
дельца». Новый следователь – майор юстиции
Максименко – приобщает договор к
материалам дела, проводит мой допрос и
предъявляет обвинение в полном объеме.
Теперь я могу узнать, в чем и как меня
обвиняют. Итак, меня считают виноватым в
применении угрозы насилием (!) и применении
угрозы распространением сведений, которые
могут нанести существенный вред законным
правам и интересам потерпевшего.
Здесь надо сказать, что наше правосудие (а
при нашей системе следствие – именно часть
правосудия) устроено таким образом, что
когда ведется следствие, обвиняемый почти
до самого конца имеет право знакомиться
только с теми документами из дела, с
которыми ему разрешит знакомиться
следователь. Полностью с делом можно
ознакомиться только после того, как
следствие будет закончено.
Поэтому я был очень удивлён и озадачен,
прочитав формулировки обвинения. С текстом
статьи 163 УК РФ я знаком, но только не
представлял себе, как можно из ничего
слепить состав преступления. Дело в том, что
будучи юристом, я всю жизнь занимался
гражданским правом, не был знаком с
системой уголовного обвинения в том виде, в
котором она существует в современной
России. О том, как «шьются» дела, я имел
представление из телесериалам про
«оборотней в погонах». Никогда не думал, что
всё это имеет отношение к реальной жизни. Уж
тем более, что такое может случиться со
мной! Во истину, не зарекайся….
Даже сейчас, в Зоне, меня не оставляет
ощущение, что всё это не реально, что всё
происходит не со мной. Я не раз читал в
литературе об этом чувстве.
Уже в СИЗО, из рассказов других людей, а
особенно, находясь уже здесь в Зоне, я понял,
какая это безжалостная, неповоротливая,
когда ей это не нужно, порой бессмысленная и
беззаконная машина – наше российское
правосудие. Как легко она перемалывает
человеческие судьбы. Но об этом позже.
Через несколько дней я опять был вызван на
допрос. Следователь объявила мне и моему
защитнику, что за это время она успела
направить предоставленный мной приговор на
экспертизу, и даже успела получить
результаты этой экспертизы. Скорость
просто поразительная! Умеют же работать
люди, когда им надо! Предложила
ознакомиться с результатами. Я был в
недоумении, как же так, законом установлено,
что при проведении экспертизы о ней должен
быть уведомлен и обвиняемый и его защитник.
Чтобы обвиняемая сторона могла также
поставить перед экспертом свои вопросы.
Большое удивление вызвали и результаты
экспертизы. Оказывается, по мнению
эксперта, сначала на бумагу были нанесены
печать и подпись, а потом – текст. Опять
удивительным образом подтверждался намек
потерпевшего на то, что я мог
воспользоваться одним из валяющихся в
офисе пустых бланков, а еще несколько
скомкал и спрятал в своей квартире в
комнате дочери за комодом. Даже
невооруженным взглядом видно, что в тех
местах, где оттиск печати и подпись
пересекают текст, отсутствует характерный
для печати на лазерном принтере блеск, т.е. и
подпись и печать поставлены поверх текста.
И опять, с точки зрения настоящего
вымогателя нелогичные действия. На тот
момент уже найдены пустые бланки у меня за
комодом, потерпевшим на очной ставке дан
намек на то, откуда эти бланки могли у меня
взяться. Предоставляя договор в руки
следователя, глупо было надеяться, что при
таком настрое следствия подобная
экспертиза не будет проведена. А если
договор был изготовлен тем способом, на
который намекал потерпевший, то какой смысл
настоящему вымогателю его предъявлять, уже
зная все это?
Ходатайство о проведении повторной
экспертизы следователь отклоняет. Однако
вопросы, которые предлагали поставить
перед повторной экспертизой я и мой
защитник прояснили бы ситуацию.
Предлагалось выяснить подлинны ли подписи
на договоре, печатался ли договор на
оборудовании, находящемся в офисе
потерпевшего и выяснить давность
изготовления, раз уж возникло сомнение в
его подлинности. Ходатайство совершенно
безосновательно отклоняется.
Проведение экспертизы без уведомления об
этом обвиняемого, лишение меня права
поставить собственные вопросы перед
экспертом – это очередное очевидное
нарушение законности в моём уголовном деле.
Это нарушение, в отличие от тех, что были
упомянуты выше, доказывается. Согласно ст. 75
УПК РФ, доказательства, добытые с
нарушением норм УПК РФ являются
недопустимыми.
Я слишком подробно описываю события, чтобы
вся картина нарушений законности при
ведении следствия и судов в отношении меня
была предельно понятной. С другой стороны,
эти нарушения настолько типичны для
российской системы правосудия, что
написать о них можно отдельный научный
труд. Находясь в местах лишения свободы, и я
увидел столько неправосудных приговоров и
других судебных решений, что у меня
создалась определенная картина российской
судебной системы (имеется в виду
образовавшуюся связку следствие+суд). Такое
впечатление, что перед ними стоит задача:
посадить как можно больше народа и как
можно на больший срок. Я бы даже сказал, что
это террор против собственного народа.
Статистика показывает, что в процентном
соотношении к численности населения сейчас
в зонах находится больше людей, чем во
времена ГУЛАГа. В этом смысле ещё можно
объяснить (не путать с «понять») действия
сотрудников МВД, до недавнего времени их
работа оценивалась по «палочной» системе
статистики раскрываемости. Чем больше
раскрыли, чем тяжелее раскрытое
преступление тем выше показатели. Но чем
объяснить действия судов? Почему сложилась
такая практика, что суд почти всегда в
приговоре, за редчайшим исключением, почти
полностью повторяет обвинительное
заключение? У них же (у судей) нет оценки
показателей работы, зависимых от того,
сколько народа они посадили и на какой срок!
Или я ошибаюсь? А может быть, всё дело в
возникающей порой слишком тесной
взаимосвязи следствие+суд? Оказывая друг
другу взаимные «услуги», эта связка
приобретает серьёзную власть над
«простыми» людьми, к которой некоторые
представители этой связки так стремятся.
При этом, судья вообще никак не отвечает за
свои решения (попробуйте возбудить
уголовное дело против судьи по единственно
возможной ст. 305 УК РФ за вынесение заведомо
неправосудного решения!), то есть полностью
независим. Только в таком случае возникает
не независимость, а безнаказанность при
произволе. И обжаловать судебное решение по
инстанции в установленном законом (УПК РФ)
порядке практически бесполезно. Там, в
вышестоящих судах, сидят такие же судьи, не
заинтересованные в том, чтобы на судейский
корпус упала малейшая тень. Да и жалующиеся
люди для многих из них – каждодневный
материал для работы, не более того.
Несомненна огромная психологическая
нагрузка на человека, взвалившего на себя
обязанности уголовного судьи. Каждый день
приходится определять судьбы людей, среди
которых далеко не каждый является ангелом.
Эта работа требует от человека не только
психологической устойчивости и высокого
профессионализма. Для этого необходимы
высокие и устойчивые моральные качества и
большой жизненный опыт и житейская
мудрость. Многие судьи – это бывшие
сотрудники МВД и Прокуратуры, у них
сложился определенный взгляд, и даже
стереотип поведения, основанный на том, что
на предшествующей должности от них
требовалось найти доказательства
виновности. И с таким стереотипом человек
становится судьей. Как такой судья будет
выносить приговоры, не трудно предугадать.
Другой тип судьи – это девочки, выросшие из
секретарей судебного заседания. Окончив
школу, и работая в суде, они усваивают
сложившиеся методы и стиль рассмотрения
дел, видят в судье, прежде всего человека,
вершащего людские судьбы, и, окончив
юридический ВУЗ, усвоив уже готовые
стереотипы, тоже становятся судьями. Как у
нас в стране происходит отбор на эту
должность? Происходит ли какая-нибудь
проверка человека претендующего на эту
должность по психологическим и
морально-волевым качествам? Внятного
ответа нигде нет!
Итак, 29.12.2011 мне было предъявлено
обвинительное заключение. Перед этим я
получил возможность наконец то
ознакомиться с делом, посмотреть, не чём
основываются обвинения против меня. Я
насчитал довольно много ошибок следствия, и
несколько успокоился. Я решил, что суд
разберётся в очевидности этих ошибок, и
опровергнуть доводы обвинительного
заключения будет не так уж сложно.
Я увидел показания потерпевшего, его
заявление, написанное дрожащим почерком,
показания свидетелей обвинения. Увидел,
насколько надуманны доказательства.
Увидел, так называемую «компрометирующую
информацию», распечатку моего
отредактированного письма, взявшуюся не
известно откуда (так и написано «отправил
письмо с неустановленного следствием места
и компьютера»). Можете представить моё
недоумение, по поводу доводов этого
документа и одновременно, осознание того,
что против меня запущена машина,
окончательно поддержанная ещё и
следствием.
СУД.
С конца января началась череда судебных
заседаний. Я познакомился с представителем
потерпевшего. Это оказался тот самый
адвокат Шевчук В.П., о котором я упоминал
выше. При нашем знакомстве, после первого
судебного заседания, когда я подошел к нему,
чтобы узнать чего собственно от меня хочет
потерпевший, он сразу же заявил мне, что
единственный шанс для меня – это полностью
признать вину в вымогательстве, возместить
«нанесённый ущерб». Далее, признать
«компрометирующую информацию» ложной в
судебном заседании, а для всей моей семьи
будет лучше, если никакого шума я поднимать
не буду. Сказал о неких интересах «очень
больших людей», которые могут быть
затронуты, если я буду вести себя не
правильно.
В то время я не совсем понимал, что
происходит, в чём причина такого давления.
Более или менее удалось разобраться в том,
что происходило, уже в СИЗО, перечитывая
свой приговор, когда писал кассационную
жалобу. А в то время свои надежды возлагал
на суд, его непредвзятость и объективность.
Как от свидетеля, от меня можно было
избавиться иным способом. Больше всего всё
это походило на показательную акцию
расправы и устрашения, демонстрацию своих
возможностей со стороны моих бывших
начальников и компаньонов. Но перед кем им
понадобилось самоутверждаться таким
способом? Сама ситуация была связана для
них с риском разоблачения (как я думал), так
как «компрометирующая информация»,
составленная от моего имени ложной не была,
и прочитав её, мне стали понятны многие, до
этого момента не понятные подробности их
деятельности. Возможно, договорившись обо
всем со следователем, а возможно, не только
с ней, они рассчитывали, что я, сопоставив
всё, что было известно мне, и то, что
написано в «компрометирующей информации»,
оценив степень оказанного давления и
угрозы в адрес семьи, испугаюсь и сделаю всё
так, как они задумали. Тогда я еще не знал,
чем закончится суд. Была надежда на то, что
хотя бы там разберутся, что к чему. Была
надежда на объективное правосудие.
Незадолго до вынесения приговора Шевчук
передал мне через моего адвоката следующее:
«если не проплатите вы, то проплатим мы».
Скорее всего имелось в виду судебное
решение. Мне не известно, произошла ли
«проплата» на самом деле, но некоторые
моменты дальнейших событий интересны и с
этой точки зрения. Например, в суде, один из
свидетелей обвинения на вопрос
государственного обвинителя, как он лично
воспринял фразу про кости и пепелище,
ответил, что лично он (Белоусов Евгений
Николаевич) понимает, что это –
идеоматическое выражение, не связанное с
угрозой насилия. Этот фрагмент его
показаний исчез из протокола судебного
заседания. Зато в протоколе судебного
заседания появилось мое признание, что
«компрометирующая информация» ложная, хотя
я этого не говорил, не смотря на оказанное
на меня давление. Исчезли из протокола и
упоминания о заявленных мной ходатайствах
о проведении повторной экспертизы договора
и о проведении технической экспертизы
распечатки письма, хранящегося в деле, на
предмет его происхождения (напомню что
следствие не установило «место и компьютер
с которого письмо было отправлено»). В
приговоре, к уже упомянутым угрозам
«примененным» мной по мнению следователя,
добавилась еще и угроза распространением
позорящих потерпевшего сведений, что и
вовсе беспочвенно, поскольку
доказательств, даже таких формальных и
надуманных, как доказательства упомянутых
угроз, не было вообще (позорящие сведения
касающиеся личности потерпевшего). Позднее,
я отметил эти и другие грубые неточности в
замечаниях на протокол судебного
заседания. Судья Котенёва В.В. эти замечания
отклонила своим постановлением. Я
обжаловал это постановление. В ответ
получил еще одно постановление, где
сказано, что постановления судьи, которые
выносятся в отношении поданных на протокол
замечаний обжалованию в порядке,
предусмотренном УПК РФ не подлежат! Я
специально сохраняю всю переписку по делу.
В ближайшее время вся эта переписка будет
на моей страничке в Сети, так что все можно
будет прочитать. Так что судить о том была
ли «проплата» судить читателю.
Таким образом, в приговоре мое обвинение
охватывало уже все 3 признака
вымогательства, чтобы уже наверняка
посадить. Окунувшись во все, что связано с
судебной системой, я узнал некоторые
способы, с помощью которых «шьются» дела.
Один из таких способов – составление
обвинительного заключения с «запасом».
Суть этого способа в следующем: при
формулировании обвинения создается так
называемый «запас» - это совокупность неких
обвинительных выводов и обстоятельств,
которые заранее делаются наиболее
заметными и уязвимыми. Расчет на то, что
усилия защиты в первую очередь будут
направлены на этот «запас», потому что эта
часть обвинения в «запасе» наиболее легко
опровергается. Таким образом, дается ложная
цель для адвоката, и повод суду показать
свою работу. Суд, вняв критике адвоката,
направленной на «запас», сокращает объем
обвинения за минусом «запаса», но в
остальном обвинение остается. В моем случае
запасом была угроза распространение
позорящей информации. Эта угроза и отпала в
кассационном суде, почему-то не изменив
размера наказания вопреки
законодательству..
Далее, я очень наглядно покажу, насколько
несостоятельны выводы приговора и
кассационного определения, покажу их
очевидное несоответствие фактическим
обстоятельствам дела, их противоречивость
и надуманность. Для этого не потребуется
каких-то дополнительных документов.
Абсолютно все есть в приговоре и
кассационном определении. После вынесения
приговора я провел 4 месяца в СИЗО-3 «Красная
Пресня» и у меня было достаточно времени,
чтобы разобраться во всех хитросплетениях
приговора, а потом 4,5 месяца, чтобы также
проанализировать и кассационное
определение. Все, что я понял, я изложил в
своей кассационной жалобе. Вот что там было
написано:
Вымогательство – требование чужого
имущества под угрозой насилия или
уничтожения имущества потерпевшего, а
равно угрозой распространения позорящих
потерпевшего сведений, либо угрозы
распространения сведений, которые могут
нанести существенный вред правам и
законным интересам потерпевшего.
Статья, распространенная в 90-е годы, коротко
названная английским словом «рэкет». Итак
1. Требование чужого имущества. Действия по
требованию чужого имущества могут быть
признаны вымогательством только в том
случае, если такое требование было заведомо
не законным. В материалах моего дела
имеется договор «Об информационном и
юридическом обслуживании», о котором я уже
упоминал. Так вот, юридическая значимость
этого документа так и не была ничем
опровергнута. Этот договор не был признан
недействительным с гражданско-правовой
точки зрения. Такой вопрос и не входит в
компетенцию уголовного суда. Этот договор
не был признал поддельным. Это обвинение
мне никто так и не выдвигал. Таким образом,
суд (судья Котенёва В.В.) обязан был, в
соответствии с законом, принимать договор
во внимание в своих выводах. Договор был
просто проигнорирован, не смотря на то, что
он имеется в списке доказательств. Выходит,
что меня осудили на 7 лет лишения свободы
строгого режима за мои требования
выполнить условия договора!
На стр. 16 абз. 2 приговора есть и такое
высказывание: «не соглашаясь с действиями К
по невыплате обвиняемому денежных средств,
последний в суд или правоохранительные
органы не обращался, хотя имел реальную
возможность это сделать». Судья признала
наличие у потерпевшего обязательств передо
мной! И опять, делает выводы о моей
виновности в вымогательстве!
Кассационный суд вообще обосновал
отсутствие, по их мнению,
гражданско-правовых отношений между мной и
потерпевшим тем, что потерпевший
предоставил документы о расчете со мной по
трудовым отношениям. Еще на первом курсе
юридических вузов преподаватели объясняют,
что гажданско-правовые и трудовые
отношения относятся к разным отраслям
права, имеют различный режим и предмет
правового регулирования, не
взаимоисключают друг друга. Расчет по
трудовым отношениям не может быт
основанием для возникновения или
прекращения гражданско-правовых отношений.
Незаконность моих требований в суде никак
не была доказана. Уже только поэтому я никак
не мог быть признан виновным!
2. Применение угрозы насилием Угроза
насилием с моей стороны обоснована только
ложным субъективным восприятием
потерпевшим вырванного из контекста
отрывка предложения из моего письма,
обращенного к нему. Этот отрывок имел
иносказательный смысл и никакого умысла на
то, чтобы этот отрывок был воспринят
потерпевшим как угроза насилием у меня не
было. Следователем намеренно, чтобы создать
хотя бы видимость реальности угрозы
насилием, в обвинительном заключении
цитировался лишь отрывок предложения, а не
все предложение целиком. Я процитирую это
предложение еще раз: «Даже если вы со мной
не рассчитаетесь, без денег я не останусь,
но не хотелось бы «торговать вашими костями
на вашем пепелище», но имеется и такой
вариант, а именно: написать ряд статей и
книгу под общей темой «как распилить бюджет
без пыли и шума» (все знаки препинания
расставлены так, как в распечатке,
имеющейся в деле). Как основание угрозы
насилием с моей стороны, в обвинительном
заключении процитирована только фраза
(отрывок из предложения): «…не хотелось бы
торговать вашими костями на вашем
пепелище…». Мною, в оригинале письма, она
специально взята в кавычки, чтобы
подчеркнуть ее иносказательность.
Предложение, воспроизведенное полностью,
показывает всю надуманность восприятия
потерпевшего и доводов следствия о
применении мной угрозы насилием. Никаких
других объективных оснований для
предъявления обвинения в применении мной
по отношению к потерпевшему угрозы
насилием у следствия не было. Но судя по
всему, потребуется специальная
лингвистическая экспертиза, чтобы суд
увидел очевидные вещи. В кассационном
определении эта фраза уже превращается в
отдельное предложение: напечатана с
заглавной буквы. Там же применение мной
угрозы насилием обосновано тем, что
потерпевший всё так воспринял, исходя из
характера сложившихся между нами
отношений, моего поведения и моей личности.
При этом:
- в деле нет сведений о каком-то особенном
характере наших взаимоотношений. Исходя из
материалов дела, эти отношения были, почти
дружескими. Даже голос никто ни на кого не
повышал.
- нет данных, которые объективно могли бы
говорить и о моем угрожающем поведении,
- даже свидетелями обвинения я
охарактеризован, как человек спокойный,
уравновешенный, не склонный решать
какие-либо вопросы с помощью насилия.
3. И последняя, угроза распространением
сведений, которые могут нанести
существенный вред правам и законным
интересам потерпевшего.
Чтобы понять, с какой трудной задачей
столкнулось следствие, а впоследствии и
суд, обосновывая эту часть обвинения, нужно
все «разложить по полочкам». Так, исходя из
материалов дела,
Сведения – это «компрометирующая
информация», представленная следователем
(без всякой проверки) в обвинительном
заключении ложной.
Распространение – это доведение этой
информации до правоохранительных и
проверяющих органов, т.к. сама информация
составлена в виде заявления в органы.
Права и законные интересы потерпевшего –
это участие «Фирмы» в государственной
программе реконструкции устаревшего
производства, при осуществлении которой
часть средств для ее проведения выделяется
из государственного бюджета (опять бюджет!)
через Министерство Сельского Хозяйства РФ
(далее по тексту – госпрограмма).
Существенный вред – это возможное
исключение ООО «Игра-Техника» из
госпрограммы после возможного
распространения сведений.
Такие исходные данные для выводов были
предоставлены потерпевшим следствию. То же
самое следствие предоставило суду.
Исходя из этих данных суд сформулировал
обвинительные выводы так: «В ходе
вымогательства подсудимым Г-вым в адрес
потерпевшего в письменной форме также были
высказаны угрозы распространением
сведений, позорящих потерпевшего, и иных
сведений, которые могут причинить
существенный вред…, а именно
распространения компрометирующей ложной
информации о совершении К. ряда
экономических преступлений, в частности о
неуплате налогов «фирмы», которые хотя и
являются ложными, но на момент предъявления
требований со стороны Гончарова Д.И., их
распространение являлось нежелательным,
поскольку «Фирма» участвовала в
государственной программе модернизации
устаревшего производства, при которой
государство финансирует большую часть
затрат на модернизацию, и при появлении
материалов, даже якобы компрометирующего
характера, «Фирма» могла быть исключена из
данной программы». Это цитата из приговора.
На первый взгляд – все логично, хотя и
несколько запутанно. Но я предлагаю чуть
более внимательно приглядеться к
формулировкам, применяя те определения, что
даны чуть выше.
Во-первых, законные права и интересы
(участие в госпрограмме), потерпевший никак
не подтвердил документально. Любой юрист,
работающий в компании, которая участвует в
госпрограммах, скажет, что подтверждением
такого участия являются копии конкурсной
документации, копия государственного
контракта. Таких документов в деле нет. Есть
копия контракта Т-211 (того самого, что
упоминается в самом начале моей истории). Но
этот контракт никак не подтверждает
участие «Фирмы» в госпрограмме
реконструкции устаревшего производства,
так как заключен совершенно с другим
ведомством и по другому поводу. Наверное,
следователь Максименко и уголовные судьи
не привыкли обращать внимание на такие
мелочи, как предмет контракта. Господа
судьи! Вы же – юристы! Вы же приговоры
выносите, судьбы определяете, а не дрова
рубите. Так что те законные интересы, за
которые так опасался потерпевший, не
существовали, никакого участия в
государственной программе реконструкции
устаревшего производства не было. А
следствию, чтобы доказать обратное (по
закону следствие именно должно было
доказать наличие законных прав и интересов,
иначе нарушается презумпция невиновности
– она и была нарушена) нужно было сделать
запрос в Минсельхоз об участии или
неучастии «Фирмы» в упомянутой программе,
на что, несомненно, был бы получен
отрицательный ответ, что для следствия было
бы крайне нежелательно.
Во-вторых, распространение сведений не
могло причинить существенный вред правам и
законным интересам потерпевшего. Сведения,
т.е. «компрометирующая информация»
преподнесены в обвинительном заключении
как ложные. Из этого и должен был исходить
суд в своих выводах. Распространение любых
сведений, способных оказать влияние на
участие коммерческой фирмы в
государственных программах, прежде всего,
ведет к проверке этих сведений, ведь речь
там идет о хищениях из госбюджета. И только
по результатам проверки могли быть сделаны
выводы об участии. Если информация ложная
(из чего должен был исходить суд) то
распространитель понес бы наказание за
клевету и ложный донос, и никакого
исключения не произошло бы. Если
подтвердится, то исключение, скорее всего
состоится, но никакой речи о существенном
вреде правам и законным интересам
потерпевшего в этом случае быть не может.
Даже не обязательно знать все тонкости
юридической процедуры участия в
госпрограммах, чтобы сделать все эти
выводы. Достаточно простого здравого
смысла и элементарной логики, чтобы понять,
что никакого влияния на участие в
госпрограмме, а тем более существенного
вреда – исключения из госпрограммы ,
распространение ложной информации нанести
не могло.
Существенность вреда – обязательное
условие для квалификации действий, как
вымогательства. Именно существенностью
вреда определяется степень психического
насилия, направленного на потерпевшего.
Именно психическое насилие и является
общественно опасными последствиями
вымогательства. Поэтому этот самый
существенный вред, как и наличие у
потерпевшего законных прав и интересов
должны были быть подтверждены при
доказывании вымогательства, иначе
нарушается принцип презумпции
невиновности (все обстоятельства,
говорящие о моей виновности должны быть не
продекларированы, а доказаны). В моем деле
ни возможное причинение вреда, ни наличие
законных прав и интересов потерпевшего,
доказаны не были.
Так чего же так опасался потерпевший? Из
логических рассуждений понятно, что
распространение (в любом виде) информации
привело бы к ее проверке. Но сама процедура
проверки не может быть существенным вредом,
поскольку это законное действие. Поэтому в
рассуждениях следователя Максименко,
обвинителя Червоновой В.Н., судьи Котенёвой
В.В. по этому поводу, такой вывод был
пропущен, и они сразу переходили к таким
последствиям (исключение из госпрограммы),
которые могут наступить только при
подтверждении информации, т.е. тогда, когда
информация ложной не является (что
противоречит исходным данным для
выводов).
Этот пропущенный логичный вывод не
позволил бы осудить меня, признать виновным
в вымогательстве, видимо поэтому его и
пропустили. Интересно, что в своих
показаниях, данных в судебном заседании,
потерпевший сказал следующее:
Вопрос государственного обвинителя: если
бы обвиняемый распространил ложную
информацию, фирме был бы нанесён урон?
Ответ потерпевшего: фактов нарушений
«Фирмой» не было и соответственно
реального ущерба не было бы, но работать
было бы не возможно из-за проверок,
поскольку все время уходило бы на неё» (лист
дела 40, том 3).
Это откровение противоречит данному ранее
утверждению, что он опасался исключения из
госпрограммы, противоречит документу,
имеющемуся в деле – акту налоговой
проверки «Фирмы» (нарушений выявлено как
минимум четыре: недоимка по налогам на
сумму более 2х миллионов рублей,
использование фирмы-однодневки, отсутствие
в бухучете таких статей расходов, как
«брак» и «отходы», что не возможно при
ведении реального производства), не
позволяет обвинить в вымогательстве,
поскольку сам потерпевший говорит о том,
чего он боялся и об отсутствии
существенного вреда. Как же получилось так,
что гос. обвинитель игнорирует ответ на
заданный ей самой же вопрос? Да и судья тоже
этот ответ игнорирует при построении своих
выводов. Куда же они смотрели и о чем думали?
Таких противоречивых заявлений от
потерпевшей стороны и свидетелей обвинения
в протоколе судебного заседания не мало.
Чего стоят только высказывания того же
потерпевшего по поводу угрозы насилием,
исходившей, по его словам, то ли от меня, то
ли от правоохранительных органов. Так какие
же основания имелись у суда, чтобы не
доверять мне, а доверять показаниям
потерпевшего полных нелепых
противоречий?
Ни следствие, ни суд первой инстанции «не
заметили» акт налоговой проверки, хотя он
заявлен в списке доказательств, признавая
«компрометирующую информацию» ложной.
Кассационный суд заметил, но объяснил
ситуацию так: да, документы,
свидетельствующие о нарушениях имеются, но
они говорят о том, что руководителем ООО
«Игра-Техника» были допущены лишь
административные правонарушения (в
протоколе судебного заседания
зафиксировано, что потерпевший говорил об
отсутствии нарушений – прямая ложь,
которую доказывают документы из дела),
поэтому мотивом для оговора быть не могут.
Другими словами суд кассационной инстанции
(трое профессиональных юристов!) видимо,
рассуждал так: «Какая мелочь –
административное правонарушение по
неуплате налогов на сумму более 2х
миллионов рублей! Разве может быть такая
мелочь поводом для оговора?». А кто, вообще
то, сказал суду, что – это административное
правонарушение? В акте налоговой проверки
не дана квалификация действий генерального
директора «Фирмы», этот вопрос не был
предметом судебного разбирательства
кассационного суда по моему делу. Откуда же
у судей Судебной Коллегии по уголовным
делам Московского городского суда взялся
такой вывод? Почему в кассационной
инстанции не вняли моим доводам?
Как видите, сами они не являются
необоснованными или нелогичными, в отличие
от выводов суда первой инстанции, основаны
на тех же самых доказательствах, которыми
руководствовались судья Котенёва В.В.,
гособвинитель Червонова В.Н., следователь
Максименко.
В кассационной жалобе я писал, а в суде
кассационной инстанции говорил об
оказанном на меня давлении со стороны
ближайшего окружения потерпевшего, об
угрозах в адрес моей семьи, которые в
описанной мной обстановке воспринимались
более чем реально. В соответствии со ст. ст.
140, 141 УПК РФ суд обязан был принять какие-то
меры. Но реакции – вообще никакой! Неужели
судьям не была понятна ситуация, ведь в
кассационной жалобе (на 30 страницах!) все
было расписано предельно ясно, почти теми
же словами, что я пишу и сейчас! Может быть,
судьи не посчитали нужным перечитывать эти
страницы, написанные от руки? Не посчитали
нужным услышать меня в судебном заседании?
Может быть, это можно объяснить обычной
человеческой невнимательностью? Однако,
вот что странно, стремление признать ту
самую «компрометирующую информацию»
именно ложной четко прослеживается и в
обвинительном заключении, и в приговоре и в
кассационном определении. Как будто все это
было составлено одним человеком! Может
быть, здесь есть повод передать привет тому
самому представителю потерпевшего –
адвокату П.В. Шевчуку, о котором я уже писал?
Формулировки, стиль и уровень квалификации
при составлении всех этих документов как
раз соответствуют уровню юридической
квалификации бывшего следователя, не
сумевшего реализовать себя на этом поприще.
Обвинительным заключением создана
предпосылка, а судебными решениями, при
содействии государственного обвинителя,
установлена преюдиция (ст. 90 УПК РФ) в
отношении ложности «компрометирующей
информации», тем самым создано юридическое
препятствие для проверки этой информации.
Согласно преюдиции, факты установленные
судебным решением не нуждаются в
доказывании. Так что, «компрометирующая
информация» о хищениях из государственного
оборонного бюджета признана ложной и это
установлено судебными решениями (приговор
и кассационное определение), и пока не
отменен мой приговор, является ложной. При
проведении любой проверки К. может показать
мой приговор и сказать: «Не надо ничего
копать, господа! Всё это – признано не
соответствующим действительности, ложным!
Главный свидетель, который мог бы что-то
сказать дискредитирован и осужден за
вымогательство, сидит в тюрьме, возможно,
остальные куплены или запуганы моей
показательной «посадкой» и угрозами
расправы.. Операция по прикрытию хищений
успешно завершена. Все сделано красиво.
Допустившие столько ошибок и нарушений
закона следственные и судебные органы,
Прокуратура. Видимо, теперь они, даже поняв,
в какую историю вляпались, скорей всего
будут стараться не замечать моих жалоб и
заявлений, стремясь сохранить «честь
мундира» любыми способами. Так что
запечатали меня на долго и надежно. И без
вас, боюсь, мне не справиться и не выбраться
отсюда!
Все мои выводы и рассуждения не голословны,
все есть в материалах моего уголовного
дела, в приговоре и кассационном
определении. В ближайшее время я
постараюсь, чтобы в Сети была открыта моя
личная страница на которой я попрошу
разместить все наиболее значимые документы
из моего уголовного дела, в первую очередь
обвинительное заключение, приговор и
кассационное определение. Грандиозный
скандал вокруг Министерства Обороны и
более мелкий, о котором уже почти забыли в
силу его малозначительности по сравнению с
первым, вокруг ОВД «Хорошево-Мневники»,
могут стать катализатором (я надеюсь!)
обратной реакции, восстановлением
справедливости. От вас и только от вас может
пролиться луч света на все эти темные дела,
совершающиеся в тиши офисов и
совещательных комнат! Или вы тоже
испугаетесь?
Я еще раз вернусь к моему делу. На этот раз я
скажу о доказательной базе. Все
доказательства, собранные следствием можно
разбить на группы.
Первая группа доказывает выдвижение мной
требований и получение денег. Собственно
это и не нужно было доказывать, потому, что я
и сам не отрицаю, что требовал и получал
деньги. Это квитанции о перечислении и т.д.
Вторая группа доказывает угрозы. Здесь у
следствия далеко не все гладко. Главное
доказательство – это «письмо с угрозами»,
то самое, где упоминаются «кости и
пепелище». В деле имеется распечатка этого
письма. Почему-то эта распечатка сделана не
с электронного почтового ящика
потерпевшего, а с электронного почтового
ящика свидетеля по делу Ф. Об этом говорит
надпись в левом верхнем углу распечатки.
История пересылки, содержащаяся в
заголовке распечатки, показывает, что
письмо, прежде чем быть распечатанным
несколько раз пересылалось по Интернету с
одного ящика на другой. А первоначально
было отправлено с другого электронного
почтового ящика, принадлежащего самому
потерпевшему! Свой электронный почтовый
ящик потерпевший удалил вместе с
оригиналом письма (и всеми другими
письмами, которые поступали туда), то есть
собственноручно уничтожил оригинал
главной улики. Видимо, спохватившись,
потерпевший, а вслед за ним и следствие, за
неимением оригинала улики, решили, что
сойдет и состряпанная таким образом копия,
все равно никто вникать не будет. К моменту
предоставления этой «улики» оригинал
письма уже не существовал! И, что самое
интересное, письмо было отправлено «с
неустановленного следствием места и
компьютера» (цитата из приговора середина
стр. 2)!!! Как же тогда можно было сделать
вывод, что именно это письмо отправил
именно я? Оно же отправлено не известно
откуда и не известно когда. Могло быть
отправлено с любого места, даже из офиса
потерпевшего самому себе! Суд просто не
стал заморачиваться этими вопросами.
Потерпевший считает, что письмо отправил
обвиняемый, так оно и есть. Оснований не
доверять ему нет, вот и всё! А где же
презумпция невиновности? Заявленное мной
ходатайство о проведении технической
экспертизы для прояснения вопроса
происхождения распечатки письма –
главного доказательства! –отклоняется, а
из протокола судебного заседания исчезает
даже упоминание о том, что такое
ходатайство заявлялось. В кассационный суд
такое ходатайство было заявлено уже в
письменном виде. Отправлено оно было из
СИЗО-3 г. Москвы, есть исходящий номер.
Кассационный суд его просто
проигнорировал, как и практически все
доводы моей кассационной жалобы и жалоб
моих адвокатов. Даже на мое сообщение в суде
о применении ко мне угроз со стороны
потерпевшего, о подлоге доказательств
реакции – ноль! Не хотят читать, не видят,
просто игнорируют.
Следующее доказательство угроз – та самая
«компрометирующая информация». Ни у суда,
ни у следствия так и не нашлось никаких
объективных доказательств, что она была
составлена именно мной. Опять же кроме
субъективного мнения потерпевшего:
составил Г-ов, больше некому. Презумпция
невиновности уже давно заброшена куда-то в
самый далекий угол зала судебного
заседания! Так и не установлено время
появления этой информации. Показания
свидетелей по поводу содержания этой
информации противоречивы. Такое
впечатление, что они в разное время видели
разные варианты текста. Возможно, что на
самом деле она была составлена самим
потерпевшим или кем-то из его ближайшего
окружения непосредственно перед подачей
заявления в полицию (11.07.2011). На тот момент
налоговой проверкой были установлены
некоторые факты, которые уже не страшно
было распространять. А составлена она была
исходя из того, о чем я, как бывший начальник
юридического отдела этой фирмы мог знать и
догадываться. Составляя ее решались
вопросы: мог ли я, теоретически, составить
эту информацию? – Мог. Мог ли с помощью этой
информации пытаться манипулировать
потерпевшим? – Мог. Потерпевший и его
компаньон Ф. понимали такую возможность и
допускали ее. И сыграли на опережение, таким
образом, достигнув трех целей и решив свои
проблемы: убрали свидетеля, дополнительно
себя обезопасили, протолкнув в судебном
решении тезис о ложности «компрометирующей
информации», провели показательную акцию
устрашения для других свидетелей их
коррупционной деятельности.
И последнее доказательство угроз –
показания свидетелей обвинения. Никто из
них не был непосредственным свидетелем
каких – либо моих действий. Свидетели
обвинения дали показания об отсутствии
гражданско-правовых отношений между мной и
ООО «Игра-Техника» в лице К., хотя никто из
этих свидетелей не имеет никакого
касательства к процедуре подобных
отношений. Уже в силу этого их показания
ложны.
Все свои показания они давали со слов
потерпевшего, передавая его субъективное
восприятие и личное мнение. Все они
являются сотрудниками фирм К. и Ф., плюс с Ф.
– в родственных отношениях, то есть и
материально и психологически зависят от
потерпевшего. Более того, являясь
сотрудниками этой фирмы, все они в той или
иной степени знают, каким способом
зарабатываются деньги в этой конторе. Все
они продолжают находится в той
морально-психологической обстановке, о
которой я уже написал. Никто из них не
заинтересован в том, чтобы эта контора
развалилась, а они лишились бы работы, а
может быть им пришлось бы отвечать, как
соучастникам. Все они признали ложной
«компрометирующую информацию» а значит все
дали ложные показания, то есть совершили
преступление. Вот и судите о роли этих
«незаинтересованных» (по выводам суда)
свидетелей, и об объективности и
достоверности их показаний.
Вот такими доказательствами угроз
располагали следствие и суды. На таких
доказательствах были построены, как я уже
написал, весьма сомнительные и
противоречивые выводы о моей виновности в
вымогательстве в особо крупных размерах –
особо тяжком уголовном преступлении.
Теперь о цинизме, проявленном суд |
