Применение европейских стандартов в гражданском судопроизводстве на примере проблемы «экстремистских дел» (начало статьи)

В данной статье автор рассмотрел некоторые проблемы, возникшие с появлением нового рода дел – дел о признании информационных материалов экстремистскими. По мнению, автора одной из ошибок является движение судебной практики к рассмотрению данного рода дел в процедуре особого производства. К данному выводу автор приходит на основе исторического анализа данного процессуального института и соответствия рассмотрении в данной процедуре европейским стандартам.

«…Ради любви к вам пошёл я на муки,
Вы же святыни свои растеряли,
Нечего, падла, народ баламутить,
Взяли и вправду его тра-та-та-та».
Ю. Шевчук «Террорист»


1. Проблемы экстремистских дел
За последнее время, федеральный список экстремистских материалов значительно вырос. Недавно он пополнился 58 томом книжного издания «Большая энциклопедия». Возросло и внимание общественности к делам о признании материалов экстремистскими. Причем целый ряд публикаций в СМИ ставят под сомнение законность судебных решений о признании информационных материалов экстремистскими.
Несмотря на то, что ведется федеральный список экстремистских материалов, широкой общественности не доступны решения о признании информационных материалов экстремистскими. Доступная практика по таким делам показывает, что многие судебные акты действительно не раскрывают причин, почему информационные материалы признаны экстремистскими. Внимательное их изучение приводит к мысли, что причиной признания материалов экстремистскими служат не идеи, содержащиеся в таких материалах, а лишь субъективное мнение экспертов о наличии в материалах идей, которые позволяют отнести оспариваемый материал к экстремистскими. Причем даже выводы экспертов даются в таком виде, что остаются непонятными причины, по которым к таким выводам пришли эксперты и мотивы принятия их судом, хотя вынесение немотивированного решения является нарушением права на справедливое правосудие.
Так называемое признание информационных материалов экстремистскими, иногда не имеет никакого отношения к установлению фактов, а является лишь фиксацией в судебном акте субъективного мнения экспертов о материале, как об экстремистском, в качестве юридического факта и приданием данному субъективному мнению силы судебного решения.
Причем данное субъективное мнение не подвергается судом какой-либо оценке: «У суда не имеется оснований не доверять заключениям специалистов, предупрежденных об уголовной ответственности за дачу заведомо ложного заключения по ст. 307 УК РФ». В тоже время, ознакомление с ними порой создает впечатление о том, что так называемые эксперты либо некомпетентны, либо предвзяты. Создается впечатление, что именно эксперты полны нетерпимости, которая основана на непризнании за другими людьми возможности иметь мнение, взгляд, убеждение отличное от их собственного. И лица проявляющие нетерпимость, фактически отказывают другим в способности разумно мыслить и действовать. Нетерпимость - это отрицание свободы совести для других. «Зрелый гражданин – это не человек, который воспитан на принципах специальной идеологии (например, пуританства или критического рационализма) и который носит ее с собой, подобно духовной опухоли. Зрелый гражданин представляет собой личность, которая научилась развивать и обогащать свое мышление, а затем приняла решение в пользу того, что представляется ей наиболее подходящим. Это личность, обладающая определенной духовной стойкостью (которая не подпадет под власть первого встретившегося ей уличного зазывалы) и, следовательно, способная сознательно избирать то занятие, которое кажется ей наиболее привлекательным».
Возведение субъективного мнения «экспертов» в ранг юридического факта на самом деле направлено на ограничение свободы мысли, свободы распространения информации, на подавление этих свобод. «Свобода мысли в любом обществе играет важную роль лишь для меньшинства. Но это не означает, что кто-либо имеет право определять, кому эта свобода может быть предоставлена. Никакая группа людей не может присваивать себе власть над мышлением и взглядами других».
Все эти несправедливости позволяют публицистам писать: «в последнее время злая собака правосудия часто использует экспертизу в так называемых оценочных процессах, когда вынесенная на суд проблема недостаточно нормирована законом и у судьи появляется возможность обычно недопустимого в суде проявление воли…». Но и им видна слабость таких «экспертиз»: «Парадокс, однако, заключается, в том, что большинство «экспертиз» бессильны против контрэкспертизы, не являются обязательным элементом судебного процесса, никак не формализованы законом, их некуда и невозможно потом грамотно встроить в судебное решение и т.д. Это именно тот случай, когда собака управляет хвостом, а хвост служит своего рода прикрытием политического решения».
Но в отличие от ситуации, когда в тоталитарном Советском Союзе принимались псевдоправовые судебные решения, которые некуда было обжаловать, в настоящее время Россия является участницей целого ряда международных договоров, сутью которых является коллективное обеспечение прав и свобод человека. В частности, таким договором является Международный пакт о гражданских и политических правах (далее Пакт). Комитет по правам человека, действующий на основании ст. 40 Пакта, в 2009 году рассмотрел шестой периодический доклад РФ (CCPR/C/SR.2681) и принял заключительные замечания, в которых обратил внимание на проблемные моменты применения ФЗ "О противодействии экстремистской деятельности", рекомендовав в частности, на необходимость принять все меры по обеспечению независимости экспертов, на заключениях которых основываются решения судов, и гарантировать право обвиняемого на контрэкспертизу с привлечением альтернативного эксперта, т.е. обеспечить выполнение требований ст.14 Пакта.
Ознакомление с такими делами, где экстремизм появляется на свет лишь благодаря деятельности экспертов оставляет несколько тягостное впечатление и прежде всего от деятельности органов правосудия, цель которых обеспечить защиту прав и свобод человека, его законных интересов. Одновременно, вполне очевиден результат большинства таких дел, если они дойдут до Комитета по правам человека или Европейского Суда по правам человека (далее ЕСПЧ).

2. «Экстремистские дела» и особое производство.
«— Видите ли, — сказал Фарфуркис, — чувствуется, что вы не юрист. Нет ничего более гибкого и уступчивого, нежели юридические рамки. Их можно указать, но их нельзя перейти».
А. и Б. Стругацкие «Сказка о тройке-2»


Поскольку нас интересовала, прежде всего, возможность защиты нарушенных прав, свобод и законных интересов без обращения в межгосударственные органы, нами был проведен анализ нескольких дел, к сожалению, в открытом доступе оказалось их совсем немного. При анализе «экстремистских дел» с удивлением обнаружили, что существует практика рассмотрения дел о признании материалов экстремистскими в бесспорной процедуре – процедуре особого производства. Надо отметить, что особое производство называется бесспорным, потому что в отличие от искового и публичного оно характеризуется отсутствием спора о субъективном праве и, следовательно, сторон с противоположными юридическими интересами. В спорах о признании материалах экстремистскими все же существует спор о субъективных публичных правах.
Но в Определении судебной коллегии по гражданским делам Свердловского областного суда от 10.01.2008, дело N 33-91/2008 было дано обоснование для рассмотрения таких дел в процедуре особого производства следующим образом «в представлении прокурора Верх-Исетского района г. Екатеринбурга о признании экстремистскими информационных материалов, содержащихся в книге "А", не ставится вопрос о привлечении какого-либо лица к административной или уголовной ответственности. Фактически прокурор в представлении просит установить правовое состояние информационных материалов, изложенных в указанной книге, которое в дальнейшем может иметь юридическое значение, в том числе не только для привлечения лиц к ответственности за распространение, производство или хранение таких информационных материалов, но и для их изъятия, дальнейшего предотвращения их распространения иными лицами, что допускается в гражданском судопроизводстве по правилам особого производства».
Получив такую индульгенцию, органы прокуратуры стали еще активней использовать процедуру особого производства для признания материалов экстремистскими. Верх-Исетсткий районный суд г. Екатеринбурга после такого разъяснения стал регулярно рассматривать заявления прокурора о признании материалов экстремистскими и удовлетворять их.
Прежде чем, оценивать текущую практику допускающую рассмотрение дел о признании материалов экстремистскими в процедуре особого производства, рассмотрим процедуру особого производства немного подробнее.

2.1. Краткий исторический экскурс «особого производства».

«…Время от времени полезно заглядывать в эти архивы мнимо решенных дел: последовательно оглядываясь, мы смотрим на прошедшее всякий раз иначе; всякий раз разглядываем в нем новую сторону, всякий раз прибавляем к уразумению его весь опыт вновь пройденного пути. Полнее сознавая прошедшее, мы уясняем современное; глубже опускаясь в смысл былого - раскрываем смысл будущего; глядя назад - шагаем вперед; наконец, и для того полезно перетрясти ветошь, чтоб узнать, сколько ее истлело и сколько осталось на костях».
Надо отметить, что процедуру особого производства в науке гражданского процесса нельзя назвать обделенной вниманием. Есть большое количество классических трудов ученых процессуалистов, созданных в период с 40-х по 70 года, но и в последующем эта тема оставалось во внимании научной общественности, так например, в 2009 году, только в городе Саратове было защищено две диссертации, посвященные особому производству.
Такое внимание к особому производству значительно облегчает наш труд, и мы с благодарностью можем воспользоваться анализом, сделанным нашими коллегами.
Так А.Ю. Францифоров пишет, что «в особом производстве гражданского судопроизводства дореволюционной России в период действия Устава гражданского судопроизводства 1864 г. строго соблюдалось правило о невозможности рассмотрения в рамках дел указанного вида судопроизводства споров, связанных с материальными правоотношениями участников производства по делу. После установления в России советской власти в состав дел особого производства были отнесены все категории дел, которые законодатель счел невозможным рассматривать и разрешать в рамках искового производства».
Так, например, в ГПК РСФСР существовала гл. XXVI «Об освобождении от Военной службы по религиозным убеждениям». Суд имел право рассмотреть ходатайство об освобождении от военной службы по религиозным убеждениям.
В учебнике «Советский гражданский процесс» К.С. Юдельсона, это комментировалось следующим образом: «Наличие такого особого производства в ГПК объяснялось тем обстоятельством, что царское правительство организовывало гонения на лиц, отклонявшихся от господствовавшей православной религии. Советская власть провозгласила свободу вероисповедания, и ст. 228 ГПК РСФСР в соответствии с действовавшим тогда законом о воинской обязанности было установлено, что при доказанности принадлежности лица к тому религиозному учению, которое запрещает применение оружия, при доказанности практического осуществления догматов соответствующего религиозного учения суд может освободить от несения военной службы, заменив привлечением к общеполезным работам. Законом о всеобщей воинской обязанности от 1 сентября 1939 г. освобождение от военной службы по религиозным убеждениям не было предусмотрено, поскольку на протяжении длительного периода, предшествовавшего изданию этого Закона, подобных заявлений больше не поступало, так как призывалась молодежь, воспитанная в новых условиях жизни».
Однако, на наш взгляд, причиной наличия данной главы в ГПК РСФСР было то, что суды были не самостоятельной ветвью власти, а на них были возложены не только функции по отправлению правосудия, но административные функции. Задачи суда определялись следующим образом: ограждение завоеваний пролетарской революции, рабоче-крестьянской власти и правопорядка, ею установленного защита интересов и прав трудящихся и их объединений, укрепление общественно-трудовой дисциплины и солидарности трудящихся и их правовое воспитание, осуществление революционной законности в личных и имущественных отношениях. Надо отметить, что, в настоящее время, заявление гражданина о замене военной службы по призыву альтернативной гражданской службой рассматривается в административном порядке на заседании призывной комиссии.
После принятия ГПК РСФСР 1964 г. из состава особого производства в большей части были исключены дела, которые связаны со спором о правоотношениях лиц, участвующих в производстве по делу. Поскольку «особое производство потому и называется особым, что в отличие от искового и публичного оно характеризуется отсутствием споров о субъективном праве и, следовательно, сторон с противоположными юридическими интересами.
Но, к сожалению, как справедливо отмечает профессор Г.Л. Осокина, целый перечень дел ошибочно включен в состав особого производства. Ошибка состоит в том, что дела об ограничении дееспособности гражданина, о признании гражданина недееспособным, об ограничении или лишении несовершеннолетнего в возрасте от 14 до 18 лет права самостоятельно распоряжаться своими доходами (п. 4 ч. 1 ст. 262 ГПК РФ); о принудительной госпитализации граждан в психиатрический стационар и о принудительном психиатрическом освидетельствовании ( п. 8 ч. ст. 262 ГПК РФ) о внесении исправлений или изменений в записи актов гражданского состояния ( п.9 ч. 1 ст.262 ГПК РФ), об оспаривании совершенных нотариальных действий или отказа в их совершении ( п. 10 ч. 1 ст. 262 ГПК РФ) – изначально содержат в себе спор о субъективном праве: гражданском или публичном. Вследствие этого, по мнению Г.Л. Осокиной, разделяемой впрочем и другими процессуалистами, они должны быть отнесены соответственно к исковому производству (п. 4 ч.1 ст. 262) или к производству по делам, возникающим из публичных правоотношений ( п. 8, 9, 10 ч. ст.262 ГПК РФ).
Факт наличия в составе особого производства спорных дел некоторые процессуалисты объясняют лишь в качестве «рудиментарного» явления, оставшегося в российском гражданском процессуальном праве еще со времен действия ГПК 1923 г., когда все категории дел, не отнесенные к исковому производству, находились в составе особого производства.

2.2. Об одном из рудиментов, оставшихся в процедуре особого производства ГПК РФ.
Вы говорите, доктор, я здоров?
а между тем моим родным сказали,
что болен я, и чтоб они меня
немедленно в больницу отправляли?

Ах, доктор, доктор! Право, вы чудак,
и одного понять не можете никак:
что мне болезнь моя - отрада.
Здоровья вашего и даром мне не надо.
Здоровья вашего, которым вы б о л ь н ы!
Мои слова вам кажутся смешны?

Но право, доктор, под большим сомненьем -
к о г о сажать сегодня в желтый дом:
меня иль всех, кто в диком озлобленье
волнуются кругом!..
(Из стихотворения "Сумасшедший"
неизвестного автора, конец Х1Х века)

Хотя на первый взгляд, связи между делами о признании материалов экстремистскими и делами о принудительной госпитализации граждан в психиатрический стационар, нет, но лишь на первый взгляд. Оба рода дел объединяет то, что и тот и другой могут быть использованы для подавления инакомыслия. В обоих родах дел суды порой ограничиваются единственными доказательствами в деле – экспертизами. Поэтому полагаем уместным посвятить немного внимания делам о принудительной госпитализации в психиатрический стационар.
Иначе чем советскими традициями, пережившими свое время, нельзя назвать рассмотрение дел в процедуре особого производства о принудительной госпитализации граждан в психиатрический стационар и о принудительном психиатрическом освидетельствовании. Наследство тоталитарного прошлого, времен активного использования карательной психиатрии для борьбы с инакомыслием оставило нам свою процедуру, где дело, якобы возбужденное в защиту интересов гражданина, превращало его из субъекта в объект права, которое было лишено не только права быть выслушанным, но и права обжалования судебного акта. Не прими Конституционный Суд РФ к своему рассмотрению жалобу на положения ГПК РФ, допускающие существование такого подхода, неизвестно сколь долго бы еще такое положение дел просуществовало.
Хотя, впрочем, Постановление Конституционного Суда РФ можно назвать лишь продолжением в разрешении проблемы несправедливого судопроизводства в данной категории дел.
Европейский Суд по правам человека (далее ЕСПЧ), еще до рассмотрения жалобы на нормы ГПК РФ Конституционным Судом РФ, рассмотрел несколько дел о нарушении положений Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее Конвенции). В частности, в Постановлении от 27 марта 2008 года по делу "Штукатуров (Shtukaturov) против России" ЕСПЧ, рассмотрев жалобу нарушение положений Конвенции принудительной госпитализацией Штукатурова в психиатрический стационар, установил нарушение положений Конвенции, гарантирующих право на свободу и личную неприкосновенность, на справедливое судебное разбирательство и на уважение частной и семейной жизни (статьи 5, 6 и 8 Конвенции).
Надо отметить, что при рассмотрении данного дела в ЕСПЧ Власти Российской Федерации не оспаривали того, что решение суда о признании заявителя недееспособным повлекло для него ряд ограничений в сфере частной жизни, как и не оспаривали применимость положений статьи 6 Конвенции в ее гражданско-правовом аспекте.
Российские Власти утверждали, что решения суда соответствовали законодательству страны. ЕСПЧ, рассматривая дело, подчеркнул, что основной вопрос жалобы заключается не в исследовании соответствия судебных актов российскому законодательству, а в "справедливости" разбирательства с точки зрения Конвенции и прецедентной практики ЕСПЧ.
В ряде ранее рассмотренных дел, касающихся принудительного содержания в стационаре, ЕСПЧ установил, что душевнобольной должен быть заслушан лично или, если это необходимо, через представителя (см. например, упоминавшееся выше Постановление ЕСПЧ по делу "Винтерверп против Нидерландов", § 79). В деле "Винтерверп против Нидерландов" заявителю грозила потеря свободы.
В деле Штукатурова исход разбирательства был как минимум столь же важен для заявителя, поскольку влиял на его личную автономию почти во всех сферах жизни и предполагал потенциальные ограничения его свободы.
ЕСПЧ отметил, что у заявителя была двойная роль в разбирательстве: он был заинтересованным лицом и в то же время основным объектом исследования суда. Таким образом, участие заявителя было необходимо как для того, чтобы обеспечить ему возможность представить свои доводы, так и для того, чтобы суд мог сформировать собственное мнение о его психическом состоянии (см., с соответствующими изменениями, Постановление ЕСПЧ от 10 мая 2007 г. по делу "Ковалев против Российской Федерации" (Kovalev v. Russia), жалоба N 78145/01, §§ 35-37).
ЕСПЧ напомнил, «что статья 8 Конвенции "обеспечивает гражданину область для свободного развития и реализации его или ее индивидуальности" (см. доклад Европейской Комиссии от 12 июля 1977 г. по делу "Брюггеман и Шойтен против Германии" (Bruggeman and Scheuten v. Germany), жалоба N 6959/75, Decisions and Reports 10, p. 115, § 55). Решение суда от 28 декабря 2004 г. лишило заявителя способности самостоятельно действовать почти во всех сферах жизни: он более не мог самостоятельно приобретать или продавать имущество, работать, путешествовать, избирать место жительства, вступать в объединения, вступать в брак и так далее. Даже его свобода с этого момента могла быть ограничена без его согласия и судебного контроля. В итоге ЕСПЧ пришел к выводу, что признание недееспособным равносильно вмешательству в личную жизнь заявителя (см. Постановление ЕСПЧ от 5 июля 1999 г. по делу "Маттер против Словакии" (Matter v. Slovakia), жалоба N 31534/96, § 68)».
Оценивая, замечания властей Российской Федерации, ЕСПЧ указал, что они могут пониматься таким образом, что госпитализация заявителя была добровольной с точки зрения российского законодательства и, как таковая, не была равносильна "лишению свободы" в значении статьи 5 Конвенции. Однако ЕСПЧ не согласился с этим тезисом и установил нарушение положений Конвенции, гарантирующих право на свободу и личную неприкосновенность, на справедливое судебное разбирательство и на уважение частной и семейной жизни (статьи 5, 6 и 8 Конвенции).
Таким образом, при рассмотрении дел принудительной госпитализации граждан в психиатрический стационар зачастую рассматривается не только спор о праве гражданском на свободу (см. также Постановление «Шулепова против РФ» от 11 декабря 2008 г. § 60), на личную неприкосновенность, на справедливое судебное разбирательство и на уважение частной и семейной жизни, но и с наличием лиц с противоположными юридическими интересами. Более того, рассмотрение такого рода дел не терпит задержки, так в Постановлении ЕСПЧ по делу Бик против России от 22.04.2010, был
отвергнут довод Российских Властей о допустимости задержки рассмотрения заявлений о продлении сроков принудительного лечения на два выходных дня. ЕСПЧ указал, что когда стоит вопрос о свободе гражданина, государство обязано обеспечить, чтобы суды этого государства были доступны даже в выходные дни, чтобы гарантировать то, что неотложные и срочные вопросы будут рассмотрены безотлагательно и в полном соответствии с предписанной законом процедурой.
Краткое описание этих Постановлений ЕСПЧ и проблем данных дел было нам важно для того, чтобы показать наличие проблем в процедуре особого производства, заключающиеся, в частности, в том, что вопрос, затрагивающий ограничение прав человека и его свобод - это спор о праве, который не должен рассматриваться в процедуре особого производства, а должен рассматриваться в состязательной процедуре, не только обеспечивающей равенство сторон в судебном процессе, но и предоставляющей большую защиту более слабой стороне в процессе. Теперь на основе этого анализа с учетом практики ЕСПЧ мы в полной мере можем перейти к обсуждению возможности рассмотрения дел о признании информационных материалов экстремистскими в процедуре особого производства и насколько такая практика допустима с учетом предмета особого производства.

2.3.1. О влиянии Конвенции и ЕСПЧ на гражданское судопроизводство. Предмет особого производства.
«… мы заинтересованы в том, чтобы таким образом усовершенствовать наше правосудие, чтобы оно было эффективным, и создать условия, когда у наших граждан не было бы необходимости прибегать к услугам международных судов или, во всяком случае, количество таких случаев было бы существенно меньше. Потому что наша задача – создать именно качественное правосудие, которое помогает нашим гражданам непосредственно в стране».
Президент РФ Д.А. Медведев.
Полагаем, уместным, прежде чем, говорить о влиянии Конвенции и ЕСПЧ на судопроизводство РФ, напомнить причины принятия Конвенции и учреждения ЕСПЧ. Цели принятия Конвенции и учреждения ЕСПЧ хорошо отражены в речи Тейджена (Франция»), произнесенной 7 сентября 1949 года на обсуждении вопроса о принятии Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод: «Демократические страны не становятся нацистскими за один день. Зло наступает исподволь, когда меньшинство как бы ликвидирует рычаги контроля. Свободы подавляются по очереди — в одной сфере, потом в другой. Душится общественное мнение и национальная совесть. А потом, когда все в порядке, воцаряется «фюрер», и этот процесс развивается вплоть до печей крематория. Необходимо вмешаться, пока не стало слишком поздно. Где-то должна существовать совесть, которая встревожит умы нации, если ей грозит такое постепенное растление, предупредит ее об опасности и покажет ей, что та идет по дороге, ведущей далеко, порой даже к Бухенвальду или Дахау. Международный суд, действующий в рамках Совета Европы, и система надзора и гарантий могли бы стать совестью, в которой нуждаемся мы, а другие страны — возможно, еще и в большей степени».
Хотя надо отметить, что надежды на появление международного суд по защите прав личности высказывались в России еще в начале 20 века: «…через оболочку государства протянет свои руки личность ко всему человечеству, на государственную совесть будет апеллировать к совести общечеловеческой, и в этой апелляции неотъемлемые права личности найдут себе наивысшую санкцию, которая только возможна для них здесь – на нашей грешной, но правды ищущей и по правде тоскующей земле...».
Учитывая особую роль ЕСПЧ, как органа созданного в целях судебного контроля за соблюдением коллективных обязательств стран участниц Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод, как органа имеющего право давать толкование охранительных норм Конвенции, Постановления ЕСПЧ должны быть в полной мере учтены и законодателем, и правоприменителем. На это в частности обратил внимание Конституционный Суд РФ в своем Постановлении №2-П от 05.02.2007:
«… Конвенция о защите прав человека и основных свобод, решения Европейского Суда по правам человека - в той части, в какой ими, исходя из общепризнанных принципов и норм международного права, дается толкование содержания закрепленных в Конвенции прав и свобод, включая право на доступ к суду и справедливое правосудие, - являются составной частью российской правовой системы, а потому должны учитываться федеральным законодателем при регулировании общественных отношений и правоприменительными органами при применении соответствующих норм права».
Таким образом, Постановления ЕСПЧ должны учитываться и законодателем при подготовке законодательных актов, так и исполнительными органами и, конечно же, судами, выступающими гарантом законности и справедливости, призванными выполнять в государстве ту же роль, что совесть у человека. Влияние на национальное судопроизводство осуществляется благодаря учету и внедрению самих принципов, выработанных ЕСПЧ, то есть концептуально-методологических оснований осуществления правосудия при рассмотрении судом конкретных дел.
Рассмотренное выше дело Штукатурова ставит вопрос о необходимости изменения судебной процедуры, приведения ее в соответствии с европейскими стандартами.
В ходе анализа другого Постановления ЕСПЧ («Знаменская против РФ от 02.06.05.) доцент М.З. Шварц пришел к выводу, что Постановление ЕСПЧ «дает основание для рассуждений не только о предмете дел, рассматриваемых в порядке особого производства, но и в целом о предмете судебной деятельности в гражданском судопроизводстве в связи с признанием прав и свобод человека и гражданина непосредственно действующими. Он становится неизмеримо шире, чем это обычно понималось российской процессуальной доктриной, а следовательно, многие подходы должны быть переосмыслены. Особое производство, возможно, окажется первой «жертвой» на этом пути, но изменения коснутся, несомненно, и иных видов производств, да и других институтов процессуального права. Понимание самой природы судебной власти и ее пределов, функций и полномочий (прерогатив) изменяется. Учет правовых позиций Европейского Суда неизбежно заставит измениться гражданское судопроизводство, в рамках традиционных процессуальных форм такой «учет» невозможен».
Российская процессуальная доктрина почти единодушно относила к предмету особого производства защиту законных интересов. Классики советского гражданского процесса профессора К.С. Юдельсон и Н.Б. Зейдер обращали внимание на то, что закон относит к числу дел, возбуждаемых в защиту «охраняемого законом интереса», все дела особого производства, поэтому в делах этой категории предметом защиты всегда выступает охраняемый законом интерес, но не субъективное право.
Профессор Д.М. Чечот, указывая, что рассмотрение требования в защиту субъективного права, в процедуре особого производства не рассматриваются, также пришел к выводу, о том, что дела особого производства должны рассматриваться как дела, возбуждаемые в защиту «охраняемого законом интереса.
Но развитие права и признание неотчуждаемых прав и свобод человека, как объекта защиты фактически превратило то, что ранее российским правом даже не воспринималось за законный интерес, как в деле «Знаменской против РФ», в субъективное право, охраняемое Европейской Конвенцией о защите прав человека и основных свобод. Рассмотрение прав и свобод в качестве субъективного права не является нашей новацией. Так профессор М.Н. Марченко указывал, что с точки зрения судебной защиты права и свободы представляют собой определенное субъективное право, т.е. как меру возможного (дозволенного) поведения лица по удовлетворению своих законных интересов, предусмотренных объективным правом. Определяя цели правосудия и предмет судебной защиты профессор Г.А. Жилин указывает, что права, свободы и законные интересы могут быть обозначены одним обобщающим понятием – права. Обращение к трудам дореволюционных философов права показывает, что аналогичный подход существовал и ранее: «По своему существу политические и личные свободы являются субъективными публичными правами; им по преимуществу присущи та индивидуализация и та связь с личностью, которые составляют основной признак всякого субъективного права».

2. 3. 2. Особое производство и признание информационных материалов экстремистскими.

Как мы уже выше писали, отсутствие спора о праве является обязательным условием для применения процессуальных правил особого производства. Оно является тем критерием, который позволяет отграничить возможность рассмотрения дела в процедуре особого производства от тех случаев, когда дело должно быть рассмотрено в рамках искового или производства по делам из публичных правоотношений. В качестве второго критерия, отличающего возможность применения процедуры особого производство от рассмотрения в иных видах производств, существующих в рамках гражданского судопроизводства, можно назвать односторонний характер разбирательства не порождающий изменение прав и свобод других лиц и отсутствие материально-правовых последствий для других лиц.
Рассмотрим с этой точки зрения возможность признания информационных материалов экстремистскими в процедуре особого производства.
Признание материалов экстремистскими есть мера, применяемая одновременно с привлечением к ответственности лиц, распространяющих экстремистские материалы, это следует из ст.13 ФЗ "О противодействии экстремистской деятельности". Тот факт, что законодатель предусмотрел возможность рассмотрения вопроса о признании материалов экстремистскими, в том числе, при производстве гражданского дела, отнюдь не означает возможность рассмотрения вопроса о признании материалов экстремистскими без рассмотрения вопроса об ответственности лица, распространяющего такие материалы. Это тем более верно, потому что признание материалов экстремистскими - есть мера, защищающая публичный интерес, а не частно-правовой и ее применение не возможно без применения гарантий, предоставляемых законом при привлечении к публично-правовой ответственности, таких как презумпция невиновности и др.
Признание материалов экстремистскими является одновременно запретом для их изготовления и распространения, ограничением свободы мысли и свободы распространения информации, а также основанием для конфискации таких материалов. То есть, является вмешательством в права и свободы, защищаемые Конвенцией. Причем необходимо обратить внимание на то, что такое вмешательство предполагает наличие субъекта в чьи права осуществляется вмешательство, субъекта, чьи права и свободы защищаются охранительным конвенционным правоотношением.
В тоже время, в особом производстве не предусмотрено возможности осуществления процесса при наличии лиц с противоположными интересами. В некоторых делах можно увидеть, как с целью обойти данную проблему в процессе о признании материалов экстремистскими, прокуратура, а вслед за ней и суд делают, что в данной процедуре ограничивается возможность распространения экстремистских материалов, а не ограничиваются права и свободы граждан. Следуя этой ошибочной, по-нашему мнению, логике, суды приходят к выводу, что объектом судебного процесса являются материалы, а наличие субъектов – заинтересованных лиц в процессе является ненужным.
Однако, признание материалов экстремистскими является одновременно запретом для их изготовления и распространения, ограничением субъективного права физических и юридических лиц. Причем проблема заключается в том, что за использованием термина «информационные материалы» теряется фактическое осуждение идей какого-то конкретного лица – автора и лиц, заинтересованных в распространении идей этого автора. На самом деле, признание материалов экстремистскими – это всегда признание экстремистскими идей конкретного человека, хотя автора, оспариваемых материалов иногда трудно персонифицировать.
Поэтому подход к признанию информационных материалов экстремистскими лишь, как к исследованию объекта, есть ничто иное, как отрицание правосубъектности заинтересованного лица, которое фактически в случае применения такого подхода заочно обвиняется в экстремизме, что, конечно же, является вмешательством в его права и свободы.
Соответственно, рассмотрение вопроса об ограничении свободы мысли и свободы распространения информации, не может осуществляться в процедуре особого производства.
Поскольку неотчуждаемые права и свободы человека защищаются гражданским законодательством (ч. 2 ст. 2 ГК РФ) ограничение прав и свобод путем признания материалов экстремистскими, безусловно, является спором о праве. Причем вмешательство в права человека и основные свободы сразу же порождает не только гражданско-правовые охранительные правоотношения, но и конституционные, а также конвенционные охранительные правоотношения.
Соответственно на процедуру рассмотрения данного спора полностью распространяются гарантии, даваемые ст.ст.6, 13 Конвенции и ст. ст. 46, 123 Конституции РФ, ст. 12 ГПК РФ, которые включают в себя состязательность процесса и равенства в процессе. В Постановлении Европейского Суда по правам человека по делу «Менчинская против России» (жалоба № 42454/02) от 15 января 2009 было дано толкование права на справедливый суд, гарантируемого ст. 6 Конвенции:
«30. Суд повторяет, что принцип равенства сторон является одним из элементов более широкой концепции справедливого судебного разбирательства, в рамках значения статьи 6 § 1 Конвенции. Она требует "справедливого баланса между сторонами": каждой из которых должна быть предоставлена разумная возможность представлять своё дело в условиях, которые не ставят его в существенно невыгодное положение по сравнению с его оппонентом (см. Ивон против Франции, №. 44962/98, § 31, ECHR 2003-V; Нидорест-Хубер против Швейцарии, 18 февраля 1997, § 23, сообщения о судебных решений и решений 1997-I; Крессом против Франции [GC], №. 39594/98, § 72, ECHR 2001-VI)». (такое же толкование ст.6 Конвенции было дано ЕСПЧ в п.22 Постановления по делу «Бацанина против РФ» от 26 мая 2009)
Нарушение данных гарантий справедливого правосудия является безусловным основанием для признания судебного решения нарушающим ст. 6 Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод.
Пленум Верховного Суда РФ в Постановлении от 10 октября 2003 г. N 5 "О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации» указал, что «выполнение постановлений, касающихся РФ, предполагает в случае необходимости обязательство со стороны государства принять меры частного характера, направленные на устранение нарушений прав человека, предусмотренных Конвенцией, и последствий этих нарушений для заявителя, а также меры общего характера, чтобы предупредить повторение подобных нарушений. Суды в пределах своей компетенции должны действовать таким образом, чтобы обеспечить выполнение обязательств государства, следующих из участия России в Конвенции».
Соответственно, рассмотрение дела о признании материалов экстремистскими в особой процедуре является грубым нарушением ст.ст.6, 13 Конвенции, ст.14 Пакта и ст. ст. 46, 123 Конституции РФ, ст. 12 ГПК РФ, а также нарушением императивных положений процессуального закона (ч. 3 ст. 263 ГПК РФ) и должно влечь со стороны вышестоящих судебных инстанций отмену судебного решения, одновременно с прекращением производства.
Продолжение

Раздел: Мнение эксперта Просмотров страницы: 6350